Воспоминания участника В.О.В. Часть 2

- Чтобы вы подохли все! - ругался Мишка. Ушибленные мной при падении солдаты пытались приподняться, они тоже ругались. Стал вопить раненый солдат. "Ой! ногу, ногу!" - кричал он. Я приподнял вверх голову и напугался еще больше, чем сначала. Неразорвавшийся большой снаряд с белой головкой, прополз несколько метров по мокрой траве, поднялся на насыпь возле окопчика и, не упав в окоп, смотрел на нас, готовый взорваться в любую минуту.

В первый момент я как бы потерял способность думать и двигаться. Но уже в следующий миг быстро вскочил на ноги, выпрыгнул из окопчика и, отбежав несколько метров подальше от снаряда, упал на землю. Следом за мной из окопчика выскочили и другие. Даже раненый в ногу. Снаряд килограммов на 30-35 не разорвался. Мы отделались испугом. После такого сюрприза греться уже не хотелось. Нам и без огня стало жарко. В овражке в кустах стояла чья-то кухня. Кушать она отпускала всем, кто бы ни попросил. Закусили и мы. На душе стало тепло и мир стал казаться удобнее.

Решили посмотреть на поле убиения наших солдат поближе. Там еще рвались снаряды. Спустились в лощину. На склоне оврага без всякой маскировки лежало много наших раненых. Их белые повязки из бинтов резко выделялись на темном фоне оврага и были видны далеко на расстоянии. Между раненых ходили молоденькие медсестры. Раненых было много. Не хватало бинтов. Раненые стонали, ругались. Медсестры делали все, что было в их силах и, как мне показалось, переживали за раненых еще больше, чем они сами. Ведь у них профессия такая. Чтобы забыв про все и про себя также, оказывать помощь пострадавшим. Подчас такие действия медсестер бывали связаны с большим риском. Оценивали ли это самопожертвование молоденьких медсестер сами раненые? Наврядли. Чаще ругали, обзывали медперсонал помощниками смерти или же обидным словом "коновалы". Груб еще наш народ. Ему жизнь спасают, а он с откровением плюет тебе в лицо. В овраге немного побеседовали с ранеными, с медсестрами. Все жаловались на нехватку бинтов.

Сразу за оврагом начиналось само поле боя. Оно было гораздо большим, чем казалось издали. Повсюду в изобилии валялось разное оружие, солдатское обмундирование, убитые и растерзанные солдаты. Сразу стало как-то обидно и грустно. Убитых никто не подбирал. Да и подбирать-то было некому. Медленно ходили мы между убитых. Одни лежали вниз лицом. Другие на спине. Лицом вверх лежало больше. Лица у всех спокойные, ничего не выражающие. У многих запачканные кровью. Я поинтересовался, кому принадлежало тело небритого мертвеца лет сорока. Ранений у него нигде не было видно. Наверное, контузия. В нагрудном кармане, где должны были лежать его документы, ничего не оказалось. Дольше возиться с убитым было как-то неприятно и я отошел дальше.

Сколько здесь было загублено людских жизней. Сколько живых людей в тылу будет с надеждой ждать своих отцов, мужей и больше никогда не дождется их. Они даже не будут знать, что случилось с ними, с их близкими. А ведь убитые до этого тоже были живыми людьми. Они, как и все живые люди, жили, радовались успехам и огорчались неудачам. Для них теперь все это исчезло, как и они сами. Они закончили свои дела на земле. Они умерли смирно, покорно, без ропота и даже без сопротивления. Такова их судьба. Им было положено умереть здесь. Их убили как муху хлопушкой на столе. Они своего врага даже близко не видели. Почему все это так? Кого это радует? Кому нужна здесь смерть простых людей, стоящих далеко от всякой политики? В этот момент было много почему и зачем. Раньше, когда я еще не видел живого поля боя (хотя это поле не было полем боя: его лучше назвать полем расстрела или полем преступления), оно мне представлялось иным, полным героизма и вдохновения к подвигам. Однако, как я понял позже, этот героизм смерти на войне описывается людьми, которые либо не видели эту смерть на войне либо восхваляют ее по заказу.

Первое время было даже интересно рассматривать скорченные в разных позах тела убитых. Однако этот непонятный интерес первого времени, быстро переходит в протест души. Организм вырабатывает иммунитет от лишней чувствительности против всего этого. Убитые уже не интригуют, а вызывают чувство некоторой печали и большого безразличия. Чувство закономерной необходимости. Ведь все равно никому не поможешь и ничего не изменишь. Становится серо и скучно. Так и мы. Походив среди убитых быстро и, наверное, на всю свою жизнь, удовлетворили острое чувство любопытства и убитых на поле боя. Грустные мы возвращались обратно к себе. Вот уже и овраг с нашими ранеными, которые стонут, просят помощи и ругаются на все и всех. Будто договорившись, круто повернули влево. Никому не хотелось видеть этих раненых, которые производили тяжелое впечатление. Однако мы не успели обогнуть этот самодеятельный госпиталь. Из разрывов низких облаков вылетели три одномоторных немецких самолета. Они вначале было пролетели мимо. Но сделав круг, самолеты вернулись и мы увидели еще более печальное, чем только что виденное, поле боя.