Воспоминания. Время. Люди. Власть. Книга 1

Фактически я превратился в организационно-политического руководителя «Метростроя» без официальной должности в нем. После окончания первой очереди метро в 1935 году я был награжден первым в моей жизни орденом Ленина за № 110, в ту пору самой высокой наградой. Этот орден учредили в 1930 году и за истекшие пять лет выдали ранее только сто девять его знаков. Вот как скупо награждались тогда этим орденом люди. Тем почетнее считалась награда. Потом орденом Ленина стали награждать чаще и больше, что принизило его значение. Принизило – не значит обесценило. Нет, он высоко ценится и сейчас, но когда существует больше возможностей получения, он сияет уже не тем блеском и для окружающих, и для награжденных.

Помню, как мы приступили к строительству хлебозаводов в Москве. В столице действовали мелкие пекарни, как правило, в нижних грязных этажах домов с тараканами и прочими «прелестями». Тесто месили вручную, получалась антисанитария и еще Бог знает что… Если бы люди видели, как готовится хлеб, то потеряли бы аппетит. Мы увлеклись тогда большими, индустриальными хлебозаводами и купили для Москвы несколько таких комплектов в Англии. Потом инженер Марсаков сконструировал такой же завод[842]. Он прежде работал на Красной Пресне, где готовилось оборудование для хлебозаводов. По его проекту создали оборудование для Хлебозавода № 5. Кажется, он функционирует доныне[843]. Потом ему присвоили мое имя, и он носил его до тех пор, пока мы не приняли решения о том, чтобы перестать присваивать имена руководителей страны и других общественно-политических деятелей при их жизни городам, предприятиям, колхозам и т. д. Это было моим предложением.

Мы все тогда увлеклись тем, что увидели на Хлебозаводе № 5. Там все процессы выполнялись автоматами: дозировались мука, вода и соль, потом размешивались, тесто разогревалось, делилось, формовались изделия. Посадка в печь, извлечение буханок, их транспортировка на склад тоже были механизированы. По тому времени мы достигли высокого уровня механизации, превосходившего уровень хлебозаводов, закупленных нами в Англии. Незадолго до того А.М. Горький окончательно вернулся из Италии в Советский Союз. Он знакомился со строительством в Москве. Мы с Кагановичем сопровождали его, вместе ездили по стройплощадкам, заводам, фабрикам. Горький как бывший пекарь посещал и пекарные предприятия. На Хлебозаводе № 5 он долго наблюдал, как автомат «выстреливал» из себя готовые булки. У него слезы текли из глаз, слезы радости при воспоминании о том, что он видел некогда, и как теперь изменились условия труда.

Те хорошие времена оставались у нас тяжелыми по материальному обеспечению людей, которые жили впроголодь, зато работали с остервенением. Не совсем благозвучное выражение, но в то время оно понималось по-хорошему: трудились с самозабвением, пренебрегая личным благополучием, стремились строить, строить и строить для общества, не обращая внимания на материальное обеспечение участников строительства. Все во имя социализма, для рабочего класса, для будущего! А пока что – спартанский образ жизни.

Не хочу противопоставлять условия жизни рабочих после революции и до нее. Я не нуждался в сравнении, хотя знал, что был обеспечен лучше в дореволюционное время, работая простым слесарем: зарабатывал 45 рублей при ценах на черный хлеб в 2 копейки, на белый – 4 копейки, фунт сала – 22 копейки, яйцо стоило копейку, ботинки, самые лучшие «Скороходовские» – до 7 рублей. Чего уж тут сравнивать? Когда я вел партработу в Москве, то и половины этого не имел, хотя занимал довольно высокое место в общественно-политической сфере. Другие люди были обеспечены еще хуже, чем я. Но мы смотрели в будущее, и наша фантазия в этом отношения не имела границ, она вдохновляла нас, звала вперед, на борьбу за переустройство жизни. То были благородные порывы, которым мы с увлечением отдавались целиком, почти не имея личной жизни.