Воспоминания Жанны Кригер

Мамины два брата — заядлые революционеры. У дедушки с бабушкой был собственный большой дом. Братья в подвале устроили тир и учились стрелять. В дальнейшем один из них стал редактором большевистской газеты. Он дружил с Григорием Котовским. Тот часто бывал в бабушкином доме. Даже сохранилась фотография, на которой изображены Котовский рядом с женой этого дяди, куда–то они собрались ехать на пролетке. Правда, даже дружба с Котовским ему не помогла. В первые годы советской власти его убили. Зашли в кабинет и застрелили. Похороны были пышными. У нас долго хранились газеты с отчетом о погребении. На фотографии видно, как люди несут на руках гроб, толпа вокруг…

Второй мамин брат уехал во Францию, закончил Сорбонну. Еще один мамин брат стал командиром дивизии. Имен их я не знаю, только фамилию — Саховалер.

Сами же дедушка с бабушкой прошли через все «приятности» советской власти. Жили они богато, но, понимая, что делается вокруг, добровольно отдали властям половину своего дома, магазин. Только это их не спасло, хотя и были они очень старыми. Можно было просто пощадить стариков. Ну что у них можно взять, когда они уже одной ногой в могиле стоят? Но разве власть Советов кого–нибудь щадила? Пришли к ним мордовороты, вывели во двор, чтобы не мешали. Сами же увлеклись обыском. Все ценности, начиная с украшений бабушки, забрали. Стариков посадили в разные загоны и повезли. Бабушку — в Среднюю Азию, дедушку — в Свердловск. Там он и умер, в тюрьме.

Все это произошло, когда в Румынию вошли красные. Уже после войны стали думать, как бабушку вызволить. Кому это под силу. Но ведь ее сын — заслуженный человек, вся грудь в орденах! Комдив все–таки. Папа написал комдиву письмо, мол, что же ты за мать слова не замолвишь? Но храбрый в боях, он оказался трусоватым в мирной жизни. Это ведь и в самом деле опасно. Надо было благодарить органы за то, что не припомнили ему родителей — «врагов народа» да не упекли самого. А тут родственник с ножом к горлу пристает: заступись за мать! Нет, не решился на такой шаг комдив. И тогда папа поехал в Москву, набил ему морду, стулом трахнул по голове: «Помоги матери, мерзавец!» Только после этого комдив пришел в себя, и все–таки обратился в соответствующие инстанции с просьбой. И бабушку освободили…

Дед Яков умер за четыре года до моего рождения. Я мало что о нем знаю, но известно, что к нему, не имевшему духовного звания, приходили евреи для разрешения всяких споров и конфликтных ситуаций. То есть он исполнял как бы роль еврейского третейского судьи. Особенно часто приходили к нему два компаньона, державшие одно дело. Между ними постоянно возникали какие–то недоразумения, конфликты. И они всегда являлись к дедушке Якову, он разводил их по разным углам. Не зря ведь, когда дедушка умер, евреи на могиле сделали надгробье в виде Танаха. Евреи никогда не забывают тех, кто не жалел для них душевных сил. Такие люди всегда пользовались всеобщим уважением.

Глава двенадцатая Антисемитизм душил с детских лет…

— Себя я помню с четырехлетнего возраста, вспоминает Жанна Кригер, урожденная Берзон. — И уже с той ранней поры стала сталкиваться с жутким антисемитизмом. Да и то сказать: мы приехали в станицу Апшеронскую, на Грозненское месторождение нефти, а жили там в основном кубанские казаки. Кубань же испокон веков славилась лютым, иного слова не подберешь, антисемитизмом. Казачество — это такая каста, которая все видит только сквозь призму национализма. Тем более, что наш образ жизни никак не совпадал с атаманами, лабазами, скрипучими седлами и потными конями. Все это не еврейское было. То есть мы жили в любой стране так, как нам позволяли власти. В одной стране запрещали заниматься сельским хозяйством, в другой не позволяли жить в крупных городах. В Польше, например, богатые купцы с удовольствием брали евреев в свои шинки и кружала, торговать пивом и прочим спиртным, а потом обвиняли в том, что они спаивают народ. В общем, не было страны без оскорбительных ограничений. В России существовали черта оседлости и ограничения на профессии. И народ приспосабливался к условиям: сапожничали, портняжничали, торговали и тем раздражали самодовольных казаков…