Восшествие цесаревны. Сюита из оперы или балета

Москва. Воробьевы горы. На лужайке расставлены шатры для обеда на природе. Будучи в гостях у князя Голицына Николая Федоровича по случаю его женитьбы на Прасковье Ивановне Шуваловой, сестре Ивана Ивановича, императрица Елизавета Петровна поднялась на Воробьевы горы. Усадьба князя Черемушки находилась внизу на берегу Москвы-реки.

Конец августа. Воздух чист и прозрачен. Императрица Елизавета Петровна прогуливается в сопровождении Ивана Ивановича Шувалова.

За кустами на пригорке, откуда видна вся Москва за излучинами реки маски, словно сейчас опустившиеся с небес.

Императрица одета в легкое летнее платье наподобие пеплоса и сандалии - она вся в движении, как в танце:

- Ты молод! Разве в том беда? И я с тобою молода! Смотри! Я говорю с тобой стихами? И пью нектар любви устами…

Иван Шувалов, взволнованный и счастливый, оглядывается:

- Ваше Величество, хотя мы здесь не на виду у всех, но нас кто-нибудь да видит.

- Никто не смеет за нами подглядывать. Впрочем, лучше держаться нам на виду, в обществе нельзя уединяться.

- У меня в сумке «Риторика» Ломоносова. Я могу вам что-нибудь почитать.

- «Риторику» я понемножку почитываю… Там есть одно стихотворение…

- «Ночною темнотою…»?

- Да!

Шувалов с восторгом:

- Я думаю, это лучшее стихотворение из русской лирики!

- Это разве не Анакреонт?

- Вольный перевод.

- Читайте!

Иван Шувалов шутливым голосом, разыгрывая роли:

Ночною темнотою
Покрылись облака,
Все люди для покою
Сомкнули уж глаза.
Внезапно постучался
У двери Купидон,
Приятной перервался
В начале самом сон.
«Кто там стучится смело?» -
Со гневом я вскричал.
«Согрей обмерзло тело, -
Сквозь дверь он отвечал. –
Чего ты устрашился?
Я мальчик, чуть дышу,
Я ночью заблудился,
Обмок и весь дрожу».
Тогда мне жалко стало,
Я свечку засветил,
Не медливши нимало,
К себе его пустил.
Увидел, что крилами
Он машет за спиной,
Колчан набит стрелами,
Лук стянут тетивой.
Жалея о несчастье,
Огонь я разложил
И при таком ненастье
К камину посадил.
Я теплыми руками
Холодны руки мял,
Я крылья и с кудрями
Досуха выжимал.
Он, чуть лишь ободрился,
«Каков-то, - молвил, - лук,
В дожде, чать, повредился»,
И с словом стрелил вдруг.
Тут грудь мою пронзила
Преострая стрела
И сильно уязвила,
Как злобная пчела.
Он громко рассмеялся
И тотчас заплясал.
«Чего ты испугался? –
С насмешкою сказал. –
Мой лук еще годится,
И цел и с тетивой;
Ты будешь век крушиться
Отнынь, хозяин мой»

Императрица с восхищением в глазах:

- Ты будешь век крушиться
Отнынь, хозяин мой!

- Когда я хозяин Купидона, крушиться мне ни к чему. Я век буду радоваться жизни, поклоняясь красоте! Поклоняться, значит, владеть.

- Быть тебе камер-юнкером!

- Это звание по мне, вполне соответствует моему возрасту. Засиделся я в пажах! Впрочем, я шучу. Простите, Ваше Величество! Я заигрался, как мальчик.

- Как Купидон, который сам себе хозяин.

- А вы, как Венера, которая сама себе хозяйка.

- Это предостережение?

- Подумать никогда не мешает.

- Опрометчивой никто меня не назовет. Вы поедете со мной в Воскресенский монастырь.

В небесах на закате быстро несутся облака, словно во времени, а внизу над рекой стрекот насекомых и пенье птиц разносится, с выделением трелей и переливов соловья, как весной.

        ХОР МАСОК
На Воробьевых горах соловьи
Здесь от века поют о любви.
И впервые им вторит Венера,
Засверкав из-за туч для примера
Всех влюбленных на Руси,
Как стихи пронеслись о любви.

О, порфироносная столица,

Здесь новый мир творится,
Вдохновений счастия и мук,
Здесь воздвигнется храм наук!
Ведь любовь не игра, а стремленье
К красоте и новое рожденье
Идей, деяний и детей.

- Что-то нескладно получилось!

- Импровизация студентов из будущего.

- Паж произведен в камер-юнкеры?