Восстание

— Это как … это похоже на огромный потоп, — бесхитростно прокомментировал один из ауксиллариев рядом с Катоном. — Придет за нами, чтобы смыть нас.

Макрон развязал шейный платок и вытер лицо. — Никто нас никуда не смоет, ребята. Римская армия — это скала, о которую разбиваются вражеские толпы.

— И иногда они этого не делают… — тихо сказал себе Катон.

Он вздохнул и выкрикнул приказ через склон.

— Вернуться к работе! Я хочу, чтобы колья были установлены и заточены, пока еще светло! Пошевеливайтесь!

ГЛАВА XXIV

Всю ночь все больше и больше костров зажигалось по широкой дуге вокруг позиции римлян, ближайшие из которых находились на небольшом возвышении в полутора километрах от ручья. Отсюда тысячи красных отблесков расходились вдаль, до тех пор пока не сливались с холодным белым блеском звезд. Слабый гомон голосов и ржание напомнили Катону звуки, доносившиеся из Большого цирка в Риме перед началом скачек. Он знал, что десятки тысяч людей, собравшихся вокруг костров, разделяли желание разрушить каждое римское поселение и убить каждого римского солдата, мирного жителя и соплеменников, сотрудничавших с ними в Британии. И все же он не мог не находить это зрелище довольно жутким и по-своему прекрасным.

Вокруг него в темноте продолжалась подготовка римских полевых укреплений, пока инженеры наблюдали за строительством защитных батарей и размещением группы стрелометов. Еще дальше в самом узком месте между деревьями по обе стороны дороги выстроилась линия повозок, служившая последним опорным пунктом. При свете жаровен люди закрепляли бревна на колесах, чтобы закрыть доступ под механизмы. Другие застраивали борта повозок, обращенные к склону, и строили сторожку над дорогой.

В другом месте подразделения, завершившие работы на своих оборонительных участках, отдыхали на позициях. Палаток не было, так как Светоний не хотел, чтобы они обременяли армию, если противник предпримет внезапную ночную атаку. Поэтому люди лежали на земле, пытаясь заснуть, или сидели и смотрели на вражеский лагерь, завороженные его масштабами. Разговор был приглушен, и единственная попытка поднять настроение маршевой песней была оставлена после первых двух куплетов.

Пройдя вдоль своих пикетов двести шагов вниз по склону, убедившись, что они настороже и знают правильный вызов и ответ, Катон продолжил путь к костру, зажженному для офицеров Восьмой когорты. Позади него, прочно вросший в землю, стоял штандарт когорты. Золотой венок, которым была награждена Восьмая Иллирийская когорта на Моне, был прикреплен к древку чуть ниже таблички с именем и номером когорты. Над ней находилось серебряное изображение императора, явно отлитое мастером, который явно никогда не видел Нерона во плоти. Большинство центурионов и опционов были со своими людьми, но Галерий и Туберон делили пару фляг с вином с Макроном и Гитецием, пока Требоний готовил какую-то похлебку в железном котле, стоявшем на железной же сковородке, зависшей над костром.

— Не возражаете, если я отхлебну немного? — спросил Катон, присаживаясь.

— Конечно, господин. С удовольствием, — ответил Галерий, протягивая флягу. Катон понюхал, сделал впечатленное лицо и сделал глоток.

— Хорошая вещь.

— Старик достал это для нас, — Галерий указал на Гитеция.

— На другом конце леса есть таверна. Хозяин — мой бывший опцион, — пояснил ветеран. — Ему удалось сохранить часть своих лучших запасов, когда армия прошла мимо. Вы знаете, как обстоят дела с легионерами. Они помогут себе во всем и никогда не заплатят, если им это сойдет с рук. Мне пришлось заплатить ему очень хорошую цену за столько, за сколько я смог унести. Я вернулся за ним, пока ты и твои ребята были заняты. — Он постучал по большой суме на поясе. — Нет особого смысла хранить свое серебро, если есть большой шанс, что я не доживу до того, чтобы его потратить, а?

— Ты все еще будешь его хранить, — сказал Катон, хотя пораженческий комментарий ветерана испортил его удовольствие от вина. — Как только мы разгромим мятежников, тебе понадобится каждый сестерций, чтобы восстановить свою жизнь.

— Да услышат тебя боги, — ответил Гитеций, размахивая кожаной чашей, прикрывавшей его культю. — Какая польза от однорукого человека?

— Одна или две руки не будут иметь большого значения для того, чтобы женщина была счастлива, — ухмыльнулся Галерий, его голос выдавал количество вина, которое он уже выпил.

Выражение лица Гитеция стало грустным.

— Никогда не будет другой женщины. Не после Альбии.

— Никогда не говори никогда, особенно в отношении женщин! — Галерий потянулся за флягой, но Катон удержал ее и покачал головой.

— С тебя достаточно, центурион. Я предлагаю тебе пойти и присмотреть за своими людьми. Скажи им, чтобы они прилегли поспать, и ты сделай то же самое. Я хочу, чтобы каждый человек в когорте отдохнул и был готов к завтрашнему бою.

— Да, господин, — угрюмо ответил Галерий, прежде чем неуверенно подняться на ноги, отдать честь и уйти в темноту.

— Немного резковато, — прокомментировал Макрон.