Восстание ангелов. Маленький Пьер. Жизнь в цвету. Новеллы. Рабле

Отойдя на раздутых парусах от острова Раздутого (к сожалению, игра слов имеется в тексте), мы попадаем в королевство Квинтэссенцию, страну изобретательных и хитроумных людей. Все здесь заняты делом: одни белят эфиопов, оттирая им живот корзинкой, другие пашут на лисицах; кто режет огонь ножом, кто черпает решетом воду; есть и такие, что измеряют скачки блох, есть и такие, что охраняют луну от волков.

Столь просвещенные люди не могут, однако, ничего сообщить пантагрюэльцам об оракуле; те продолжают свой путь и высаживаются на острове Годосе, где дороги ходят. Они сами собой приходят в движение и передвигаются как одушевленные существа.

На вопрос:

— Куда идет эта дорога?

Здесь отвечают:

— К такому-то приходу, к такому-то городу, к такой-то реке.

Ответ обычный. Но на Годосе его надо понимать буквально. Путники, выбрав нужную им дорогу, без особых трудов и усилий прибывают к месту своего назначения.

Отсюда был сделан вывод, что Рабле предвосхитил движущийся тротуар, показанный на выставке 1900 года. Вернее всего, наш автор, любивший позабавиться, играет на обиходном выражении: эта дорога идет оттуда-то и туда-то.

Особого внимания заслуживают в этой главе следующие строки:

«Приглядевшись к побежке движущихся дорог, Селевк пришел на этом острове к заключению, что на самом деле движется и вращается вокруг своих полюсов земля, а не небо, хотя мы и склонны принимать за истину обратное: ведь когда мы плывем по Луаре, нам кажется, что деревья на берегу движутся, — между тем они неподвижны, а это нас движет бег лодки».

Итак, система Селевка — это та самая система, с которой в 1543 году выступил Коперник. Рабле утверждает, что земля вращается вокруг своих полюсов: для того времени это было очень ново и очень смело. Паскаль через сто с лишним лет знал в этой области меньше, и даже к концу века философов выходившие во Франции в виде тощих брошюрок учебники космографии вое еще излагали систему Птолемея, система же Коперника рассматривалась как чистая гипотеза. Не думайте, что и в XX веке стадо ослов — ученая чернь — хорошо разбирается в этих вопросах. Совсем недавно достаточно было великому французскому математику Пуанкаре выступить с новой теоремой[595], чтобы ничего в ней не понявшая толпа ученых невежд (такие у нас благоденствуют) тотчас вновь поместила землю в центре вселенной, — по крайней мере человечеству будет теперь чем гордиться. Но продолжим наше путешествие.

Покинув остров Годос, мы бросаем якорь на Острове деревянных башмаков, где находится монастырь, в котором живут весьма смиренные иноки; они сами себя называют братьями распевами, потому что они все время распевают псалмы. При виде этих монахов брат Жан восклицает:

— Я теперь совершенно уверен, что мы находимся на земле антиподов. В Германии сносят монастыри и расстригают монахов, а здесь, наоборот, монастыри строят.

Это с полным основанием может быть воспринято, как одобрение реформе Лютера. Рабле всюду достаточно ясно дает понять, что монахи несчастны и что приносят они не пользу, а вред. Он не упускает случая посмеяться над ними, но ненависти к ним в сущности не испытывает, если только они не превращаются в «нечистую силу», не притесняют так жестоко лиц, изучающих греческий язык, и не требуют, чтобы людей сжигали за ум и знания. И если он упрекает бедных иноков в том, что они сломя голову несутся в трапезную, то делает он это больше из желания посмеяться, чем со злости. Не забудем, что самым смелым, самым добрым, — добрым не на словах, а на деле, — персонажем его всемирной комедии является монах, и при этом не беглый монах, не монах-расстрига, а монах настоящий, такой монах, «каким, — по выражению автора, — когда-либо монашествующий мир омонашивал монашество». И общественное учреждение, в устройство которого он вкладывает весь свой ум и всю свою душу, — это опять-таки аббатство; аббатство, где устав соответствует природе вещей, где все любят жизнь, где думают больше о земле, чем о небе, но все же аббатство, общежитие монастырского типа.

Последнюю остановку добрые пантагрюэлисты делают в Атласной стране, где все деревья и цветы — из шелка и бархата, а животные и птицы — ковровые. Они не едят, не поют, не кусаются. Наши путешественники встречают на этом острове горбатого старикашку, уродливого и безобразного, по имени Наслышка. Рот у него до ушей, а во рту — семь языков, и каждый язык рассечен на семь частей. Все семь языков болтают сразу. На голове и на всем теле у него столько ушей, сколько у Аргуса — глаз.