Восстание. Документальный роман

После дезинфекции прибывшим выдали знакомую форму и белье. Неделю все отсыпались, без конца грызли засахаренные сухари и курили выданные на первое время сигареты «Экштайн». Не возбранялось гулять и посещать службы в бараке, назначенном церковью, но за все эти дни я оказался едва ли не единственным, кто ушел дальше крыльца. Желудок бушевал, и меня мгновенно скручивало, но любопытство все-таки взяло верх. Осинторф выглядел как довольно милое, почти не тронутое войной место. Женщины ходили в тонких шейных платках и могли сеять картошку в блузках и безразмерных солдатских сапогах. Некоторые разбрасывали навоз в платьях и пальто с бирками Hilda Romatzki, Covers und Seger, Kuhnen и Nina Carell. Потом я узнал, что жены Сахарова и Кромиади — такова была настоящая фамилия Санина — собрали с эмигрантских семей Берлина ненужное платье и отправили сюда. Крестьяне, сперва бежавшие к партизанам, быстро одумались. Солдаты полдня занимались на плацу, изучали шифрование, подрывное дело и тактику диверсий, а потом пахали, сеяли и боронили землю. Раздать сапоги нуждающимся тоже придумали командиры народной армии. Все это казалось нелепицей, пока Грачев не вызвал меня в штаб.

Входя в бывшее торфоуправление, я ожидал увидеть портреты Гитлера и стяги со свастикой, но ничего подобного там не нашлось. Пройдя по гулкому коридору с крашеным деревянным полом, в одной из распахнутых дверей я заметил Грачева. В углу скучал штандарт с трехцветным флагом, и кроме него и шкафа в кабинете находился лишь стол с потертым сукном. Было прохладно и сумрачно, пахло сыростью. Грачев быстро встал, пожал мне руку и, увидев, что трюк сработал и я поражен, объяснил: «Стараемся обращаться с офицерами как можно проще. Нам нужны единомышленники, а не те, кто при первой возможности сбежит к партизанам. А новости у меня такие: я принял руководство вторым батальоном народной армии. Это стрелковый батальон, и расквартирован он в Шклове, восемьдесят километров отсюда. Как я говорил, картографы сейчас народной армии не нужны, но мне нужен помощник, секретарь. Мне понравилось, что вы рассказывали, и у вас быстрый, тренированный почерк. В общем, есть такая возможность». Я отвечал, что благодарю за предложение и с удовольствием его приму, но хотел бы понимать, зачем немцам русские части, кому они подчиняются, какие задачи у армии и какова субординация. Грачев чуть улыбнулся: «Резонные вопросы задаете».

С его слов, Гитлер сначала не хотел использовать русских — они казались ему непредсказуемыми; к тому же зачем осквернять славное оружие руками недочеловеков. Воспрявшие было эмигранты из числа белогвардейцев, читатели журнала «Фашист», предложили собрать русскую армию, но им отказали. Однако к зиме выяснилось, что Германия не победит быстро, и разведке для диверсий нужны отряды русских. Диверсантов решили набирать в шталагах и дулагах, переполненных пленными. Абверовцы знали, что красноармейцам только в первые недели хватит обеда и ужина, чтобы смириться с мыслью, что они воюют против своих, — а дальше их должна возбуждать сильнейшая идея. Таковая нашлась у берлинца Иванова, радиоинженера, учителя русского в разведшколе, который до войны собирал из эмигрантов как из кубиков всякие объединения, конгрессы и союзы. Иванов придумал, что армия из пленных останется идейной, если ей предложить идею скинуть большевиков и стать гвардией в новом, справедливом государстве. С этой идеей Иванов отправился в поход по ведомствам. Абвер заинтересовался, так как уже строил агентурную сеть. Эсэсовцы хотели властвовать над всеми национальными частями и тоже хвалили идею, но медлили. Как выразился Грачев, отвлекались на хороводы с освободительными движениями — например, с частью расколовшихся на две фракции украинских националистов, надеясь спихнуть им всю грязную работу в Reichskommissariat Ukraine.

Грачев объяснял все это, гримасничая и размахивая руками. Я мог его понять — передо мной разворачивалась масштабная игра, дикая для меня, не до конца еще избавившегося от запаха голода, скрючивавшегося, когда прихватывало живот. Вспомнилось, как отец говорил об отделении лжи от правды, и я спросил себя и честно признался, что идея освободительной армии предполагает игру, в которую было ясно, зачем играть, — и эта игра была совсем новой для меня и потому увлекала.