Восстание игроков. Манифест

Тем менее победа имеет свою значимость в идее, чем более игра проистекает в одновременности без подражательного, то есть одиночного экзистенциального акта созидания: поэтому написание музыки (конечно «подражательно», нежели по-методичке, например, «хитовой» музыки, не говоря уже о чистом плагиате) есть подлинный акт созидания, где «написал» значит подлинно «победил»; играние же написанной музыки вообще победы не имеет лишь только по тому, что в одновременности игры акта созидания нет (конечно если актор проигрывающий произведение не озаботился об эстетике вне-партии лично: не сам выбрал место исполнения, не сам выбрал композицию, не сам озаботился окружающими ароматами, визуализациями, и т.п.). Подлинная победа есть победа становления личности, поэтому невозможно сравнить между собой два разных произведения на одну тему или идею (если те не созидались по каким-то внутренним правилам определяющих мастерство жанра), так как каждая такая подлинная победа есть победа абсолютная; лишившись созидания и, как следствие, идеи подлинной победы, человечество получило чистый «спорт». При этом стоит помнить, что «спорт» и «физическая культура», хоть на примере «шахмат», хоть на примере киберпространственной «доты», суть явления друг друга необязующие.

***

Пусть данное здесь не будет воспринято критикой в штыки, но на протяжении всего сказанного ранее помимо всего прочего, тонкой красной нитью ведётся мысль, что чистые подражательные акты и производные от них подлинные победы суть инициативные процессы в их общем понимании: не только потому что с написанием первой песни деятель становится «композитором» и может себя утверждать именно так, но и по ряду других причин (будь то понимание победителя Олимпийских игр как местного воплощения Зевса, будь то жертвоприношения по случаю окончания игрищ, будь то подражательный мифу ритуал «священной (а потому абсолютной) победы над врагом» и т.п.). А потому здесь понимаемо, что без искусности, то есть без известных и подконтрольных игроку факторов, определяющих победу, не может быть подлинной личностной победы, то есть не может совершиться инициатический акт. Юлиус Эвола в своём особом контекстуальном понимании магии (убедиться в этом можно в работе «Введение в магию») заверяет, что она суть есть инициатическая дисциплина7.

Игры, со всеми должными уточнениями затронутыми ранее, есть потенциальные магические ресурсы не только для мифа и ритуала, но и для инициативного акта, прямым образом дающим вам право заявлять о вашей принадлежности к «магам» (не «волшебникам»); и строго по той причине, что в основе главного механизма приводимой здесь нео-традиции заложена созидательная сила, утверждаемо далее, что игры творимые вами пусть хвалят Святую Троицу, а они и будут, раз вы игры эти творите, нежели разрушаете: материя и идея в игре едины, и истинный акт познания всякой идеи кроется в созидательной победе вне времени, какую бы игру вы ни сотворили.

Сотворение заклинания, что есть недостающее звено в формуле Б. Малиновского, является таким же игровым искусным актом как написание картины или симфонии, но в отличии от них, заклинание само из себя обладает потенцией к гармоничному «вписыванию» в отдельную от самого «заклинаньетворения» игру. Наличие заклинания в игре на данный акт ненацеленное, – подлинная победа игрока, а потому и завершение его инициации, а потому и лучшее освидетельствование искусности овладения ремеслом игротехника создателем игры. Чем больше будет проведено партий, чем больше будет в ней исходов, стратегий и разветвлений, тем больше по окончанию игры вы сможете получить заклинаний: и данное, как и следует в традиционной магии, используйте, когда вам будет угодно в тех сферах, что затрагивает идея вашей игры: заклинание, полученное в игре про бросок мяча, не подействует на приготовление пиццы, если конечно внутри вашей игры данные акты не коррелируют между собой. Если после этого будет кем-либо сказано, что «после игр ничего не остаётся и они ничего не создают рационально-полёзного», прошу объяснить, в каком месте возникновение и практика традиционной магии как рациональной деятельности человека здесь была проинтерпретирована неверно.