Восстание против современного мира

Мы уже знаем, какая двусмысленная духовность связана с частной ветвью иудаизма, из которой развилось христианство, и с упадочными азиатскими культами, способствовавшими экспансии новой веры за пределы ее родины. Что касается первого пункта, то непосредственным предшественником христианства был не традиционный иудаизм, а скорее профетизм (учение пророков) и аналогичные ему течения, в которых преобладали понятия греха и искупления, в которых возникла отчаянная форма духовности, а на смену воинскому типу Мессии как порождения «Господа воинств» пришел тип Мессии как «Сына Человеческого», которому предназначено стать искупительной жертвой —мучеником, надеждой страдающих и отверженных, а также объектом сумбурного и исступленного культа. Известен тот факт, что мистическая фигура Иисуса Христа изначально черпала свою форму и силу именно из среды, насыщенной мессианским пафосом, пандемически распространявшегося в результате проповедей пророков и различных апокалиптических ожиданий. Сосредоточившись на нем как на Спасителе и разорвав связи с «Законом», то есть с иудейской ортодоксией, раннее христианство должно было впитать в чистом виде немало мотивов, типичных для семитской души в общем. Эти мотивы, свойственные человеческому типу, раздираемому противоречиями, составили антитрадиционный вирус, особенно при встрече с традицией, подобной римской. При помощи теологии Павла эти элементы были в некоторой степени универсализированы и активизированы безотносительно их еврейского происхождения.

Что касается орфизма, то он способствовал принятию христианства в некоторых областях древнего мира —но не как инициатическая доктрина Мистерий, а как ее профанация, соответствующая натиску средиземноморских упадочных культов. Здесь тоже обретает форму идея «спасения» в чисто религиозном смысле и утверждается идеал религии, открытой для всех и чуждой любому понятию расы, традиции и касты, и, следовательно, пришедшийся по вкусу всем, не обладавшим ни расой, ни традицией, ни кастой. Смутная потребность росла среди этих масс параллельно действию универсалистских культов восточного происхождения, пока фигура основателя христианства не стала, так сказать, катализатором, кристаллизацией того, чем уже была насыщена атмосфера. И здесь речь шла уже не о слое, не о распространявшемся влиянии, а о четко выраженной силе, противостоящей другой силе.