Восстание против современного мира

В этой связи стоит поразмыслить о необычным и немаловажном насилии, с которым Рим уничтожал центры предыдущих цивилизаций, в первую очередь этрусской, зачастую почти полностью стирая следы их господства, их традиций и даже их языка. Как Альба, так и Вейи (город Царицы Юноны), [782] и Тарквиния, и Лукомония —все они один из другим были вычеркнуты из истории. В этом мы находим нечто вроде элемента рока —не просто предмета размышлений и желаний, но реализованного руками той расы, которая всегда верила, что своим величием и удачей она обязана божественным силам. Таким же образом пала и Капуя, сосредоточие южной изнеженности и роскоши, олицетворение «культуры» эстетизированной афродитизированной Греции, переставшей быть дорической —этой цивилизацией была соблазнена изнежившаяся часть римского патрициата. Но прежде всего две данные традиции схлестнулись друг с другом в Пунических войнах, будучи представлены конкретными политическими силами и реалиями. Вслед за Бахофеном[783] мы можем заявить, что после разрушения Карфагена (146 год до н. э.), града Богини (Астарты-Танит) и Царицы (Дидоны), пытавшейся соблазнить легендарного прародителя римской знати, Рим перенес центр исторического Запада из зоны действия теллурических мистерий в область уранических; из лунного мира матерей в солнечный мир отцов. Первоначальное невидимое семя «римской расы» актуализировало глубинный жизненный порядок, а этос и закон этого этноса консолидировали данный порядок, несмотря на непрерывное тонкое воздействие противоположного элемента. В действительности римское право завоевателей вместе с мистической концепцией победы совершенно противоположно этрусскому фатализму и любому созерцательному самоотречению. Утверждалась мужественная идея государства, противопоставленная любой иератически-деметрической форме, сохраняя при этом в каждой своей структуре благословление сакрального и ритуального элемента. Данная идея укрепляла души, делая внутреннюю жизнь неизмеримо выше, чем любое природное начало. В уже упомянутых ранее традиционных формах развился аскетизм действия, пронизывавший даже корпоративные организации дисциплиной и военным стилем. Род (gens) и семья (familia) организовывались в соответствии со строгим патриархальным правом; в центре пребывали отцы (patres), являвшиеся для своих домочадцев, рабов или клиентов жрецами священного огня, вершителями справедливости и военными предводителями, а также отдельными элементами аристократического порядка Сената. Само понятие civitas —овеществленный закон —является ничем иным, как ритмом, порядком, числом. В основе политического деления на всех уровнях лежали мистические числа «три», «десять», «двенадцать» и кратные им[784] .

Хотя Риму и не удалось избежать влияния Сивиллиных книг, приобретенных вторым Тарквинием и представлявших собой как раз азиатский элемент, смешанный с псевдоэллинским—книг, соответствовавшим плебейским обрядам и постепенно вводивших в древний и закрытый для посторонних патрицианский культ новые сомнительные божества, —несмотря на это, он мог реагировать на враждебную стихию, которая открыто проявляла себя и по-настоящему угрожала самим основам римской реальности. Так, можно видеть, что Рим сопротивлялся вторжению вакхически-афродитических влияний и запретил вакханалии. Он с подозрением относился к мистериям азиатского происхождения, поскольку они тяготели к нездоровому мистицизму. Экзотические культы, среди которых росли хтонические темы и тема матерей, были терпимы лишь в той степени, в которой не осуществляли губительное влияние на жизнь, организованную в мужественном стиле. Уничтожение апокрифов, приписываемых Нуме Помпилию, и изгнание «философов», особенно пифагорейцев, не было вызвано причинами политического и частного порядка —у них были более серьезные основания. Подобно отголоскам этрусского прошлого, пифагорейство (уже в Греции возникшее как форма пеласгского ренессанса), несмотря на присутствие разнородных элементов, может рассматриваться как ответвление очищенной версии деметрической цивилизации. Немаловажно, что античные авторы предполагали наличие тесных связей между Пифагором и этрусками, [785] а запрещенные комментарии из книг Нумы Помпилия имели целью их санкционировать и открыть дверь —под маской воображаемого традиционного духа —противоположному, антиримскому этрусско-пеласгскому элементу.