Восстание против современного мира

Хотя, по словам Ленина, романо-германский мир представляет для большевизма «величайшее препятствие на пути пришествия нового человека», а использовав к своей выгоде ослепление демократических наций, подвигнувшее их на «крестовый поход», большевики сумели практически уничтожить тот мир, с которым была связана судьба европейских народов, в Америке (Соединенных Штатах) они увидели своего рода землю обетованную с идеологической точки зрения. Старые боги умерли, и воспевание технико-механистического идеала привело к своеобразному «культу Америки». «Революционная буря советской России должна соединиться с ритмом американской жизни». «Интенсифицировать процесс механизации, уже начавшийся сегодня в Америке, и распространить его на все области —вот задача новой пролетарской России» —таковы почти что официальные директивы. Так, некто Гастев провозгласил «суперамериканизм», а поэт Маяковский посвятил Чикаго, «электро-динамо-механической метрополии», свой коллективистский гимн. [874] Совершенно очевидно, что в этом вопросе образ Америки как ненавистного оплота «империалистического капитализма» отходит на второй план по сравнению с Америкой, представляющей собой цивилизацию машин, количества и технократии. Подтверждение этому душевному родству, явно не внешнего, а внутреннего характера, можно найти в самых разнообразных областях.

Не имеет смысла перечислять общеизвестные различия, существующие между Россией и Северной Америкой с этнической, исторической и других точек зрения. Эти различия стираются перед лицом следующего факта: СССР и США представляют собой две стороны одного «идеала», который в большевизме существует пока лишь как «мечта» или утверждается насильственными мерами, тогда как в Америке он воплощается в жизнь практически спонтанно, обретая характер почти что естественного и очевидного процесса. Так на гораздо более обширном пространстве, нежели мог вообразить себе Энгельс, осуществилось его пророчество о том, что именно капиталистический мир расчистит путь четвертому сословию.

С мировоззренческой точки зрения в Америке также сложилась «цивилизация», представляющая собой полную противоположность миру древней европейской традиции. В ней окончательно восторжествовала религия практичности и выгоды, которая ставит материальный интерес, промышленное производство в больших объемах, чисто механическую, количественную реализацию превыше всякого иного интереса. Она расчистила место для величия чисто технико-коллективистской природы, лишенному души и всякой трансцендентной опоры, внутреннего света чистой духовности. Как и в СССР, здесь пониманию человека как качества и личности в органичной системе противопоставляется представление о нем как о простом орудии производства и средстве извлечения материальной выгоды в конформистском социальном конгломерате.

Если в процессе формирования советско-коммунистической ментальности массовый человек сыграл значительную роль, поскольку эта мысль издавна мистическим образом присутствовала в недрах славянских народов, и современным было лишь ее рациональное воплощение во всемогущей политической структуре, то в Америке это явление связано с беспощадным детерминизмом, из-за которого человек в процессе отрыва от духовного и стремления к преходящему мирскому величию вне всяких индивидуалистических иллюзий перестает принадлежать самому себе, чтобы стать частью, зависимой от общества, над которым он в конце концов утрачивает контроль и каковое обуславливает его самыми различными способами. Преобразования, которые Америка претерпела, придя в итоге к тому недоразумению, которое она представляет собой сегодня, обусловлены торжеством идеала материального завоевания, который почти сразу был приравнен к физическому благополучию и процветанию (prosperity). Правильно было сказано, что «в своем неудержимом беге к богатству и могуществу Америка сумела преодолеть барьер свободы, но споткнулась о выгоду... Все силы, включая идеальную и даже религиозную, устремлены исключительно на производственную цель: мы наблюдаем общество выгоды, почти теократию выгоды, которое стремится к производству скорее вещей, нежели людей», либо людей исключительно как наиболее эффективных производителей вещей. «В США высшие права общества освящены своего рода мистикой. Человек, ставший скорее средством, нежели целью, соглашается играть роль колесика в гигантском механизме, ни на секунду не задумываясь о том, что это умаляет его», «следствием чего становится фактический коллективизм, желаемый элитами и бездумно принимаемый массами, который обманом подрывает независимость человека и настолько ограничивает его действия, что даже не страдая от этого и практически об этом не догадываясь, он добровольно подписывает акт самоотречения». Исходя из этого, «нет никакого протеста, никакой реакции со стороны американских масс против тирании коллектива. Они добровольно принимают такое положение дел как само собой разумеющееся и даже как нечто должное» [875] .