Разве это столь уж далеко от убеждений Ленина, который подвергал остракизму «всякое сверхъестественное и чуждое классовым интересам представление», и стремился уничтожить как заразную болезнь все остатки независимой духовности? Разве не один и тот же идеал приземленного и всемогущего человека принимает форму технократической идеологии как в Америке, так и в СССР[877]
?Необходимо принять во внимание и следующие соображения. В период НЭПа в России отмена частного капитализма привела к подмене его капитализмом государственным: возникла система централизованного капитализма без явных капиталистов, которая является, так сказать, гигантским предприятием, изначально обреченным на провал. Теоретически каждый советский гражданин одновременно является служащим и акционером всемогущего и всеобъемлющего треста социалистического государства. На практике же он является акционером, не получающим дивидендов: за исключением того, что выдается ему для проживания, вся прибыль от его труда идет партии, беспрерывно вкладывающей эти средства в другие сферы производства, не только не допуская накопления капитала в руках отдельного человека, но стремясь исключительно к увеличению производительности коллективного человека в тесной связи с планами мировой революции и подрывной деятельности. Это вполне соответствует сказанному нами относительно аскезы в капитализме —чисто американском явлении, когда богатство, вместо того чтобы быть конечной целью труда и средством достижения внеэкономического величия или хотя бы свободного удовольствия отдельного человека, становится средством для выпуска новых товаров, получения новых доходов и так без конца, подобно конвейерному производству, непрекращающемуся ни на минуту в своем безостановочном бегстве вперед. Это служит еще одним подтверждением того, что в Америке при «свободном» режиме повсюду естественным образом торжествует тот же стиль, который в коммунистическом государстве стремятся утвердить насильственно при помощи централизованных государственных структур. Более того, в величии американских мегаполисов, где отдельный человек —«кочевник асфальта» —превращенный в ничто перед бескрайним царством количества, перед различными группами, трестами и всесильными стандартами, затерянный в полных соблазнов чащобах небоскребов и заводов, сами владельцы которых намертво прикованы к тем вещам, которыми они владеют,—во всем этом массовый человек проявляется гораздо более явственно, в еще более безликой форме, нежели при тирании советского режима, направленной во многом против примитивных и лишенных воли элементов.
Хотя интеллектуальная стандартизация, конформизм и принудительная нормализация, организованная в больших масштабах представляют собой типично американские явления, они, тем не менее, совпадают с советским идеалом «государственной мысли», единой для всего коллектива. Было справедливо замечено, что каждый американец —будь то Вильсон, Рузвельт, Брайан или Рокфеллер —подобен евангелисту, которой не может оставить в покое себе подобных, постоянно испытывая необходимость проповедовать и стремясь обратить, очистить, возвысить каждого до уровня морального стандарта Соединенных Штатов, который он без малейших сомнений считает высшим. Это началось со времен отмены рабства во время гражданской войны и закончилось двумя демократическими «крестовыми походами» против Европы, организованных в первом случае Вильсоном, а во втором —Рузвельтом. Но и в малом, о чем бы ни шла речь (будь то сухой закон, пропаганда феминизма, пацифизма или «возвращения к природе», вплоть до евгенической проповеди и так далее), виден все тот же дух, та же воля к стандартизации, грубое вторжение коллективного и общественного в индивидуальную сферу. Нет ничего более лживого, чем утверждение об «открытости» американской души, лишенной предрассудков: не существует ни одного другого народа, обладающего столькими табу. Но американцы даже не замечают этого.