Восстание святого

— Как ты…

— В этом мире нет ничего, что нельзя было бы купить за деньги, Мила. Получить действительный паспорт на твое настоящее имя не составило труда. — Я ухмыльнулся. — А теперь пойдем подписывать документы.

Ее губы разошлись, непролитые слезы все еще задерживались в уголках глаз — сильное напоминание о том, что то, что я заставил ее сделать, причинило ей боль. Это также был знак, чтобы я не забывал, что это на самом деле было.

Деловая сделка.

Слияние.

Брак по расчету, который спустя почти столетие наконец-то состоялся.

Я отвернулся от нее и взял бокал шампанского с подноса, который держал один из членов экипажа. Мне нужно было уйти. Я должен был избавиться от этого ужасного чувства, что только что совершил нечто такое, чего уже не исправить. То, что ни деньги, ни кровь не смогут стереть с лица земли.

Я не мог бороться с желанием, когда мне чего-то хотелось. Не было ничего, чего бы я не мог иметь, ничего, чему бы я не позволял себе потакать. Но меня грызло предостережение, что Мила, это индульгенция (4), в которой я утону. Стану зависимым от нее после одного вкуса.

Мои ноги топали по деревянному настилу, и я слышала позади себя цоканье каблуков. Документы о браке были разложены на белом дубовом столе в столовой. Бокал с шампанским был уже пуст, и по мановению руки мне подали новый.

Мила стояла на другом конце стола, и я взял ручку, протягивая ей.

— Во всех документах твое имя указано как Милана Катарина Торрес. Не забудь поставить соответствующую подпись. — Я протянул через стол новое удостоверение личности. — Твое итальянское удостоверение личности. С этого момента ты — Милана Катарина Руссо, и больше не Мила Блэк. Понятно?

Она коротко кивнула — неприемлемый ответ для новой жены.

Я хлопнул кулаком по столу, и Мила вскрикнула, закрыв глаза.

— Понятно?

— Да.

— Хорошо. А теперь подписывай.

Я наблюдал за тем, как она обогнула стол и заняла место рядом со мной. Ее нижняя губа дрожала, а рука тряслась, когда она тянулась к ручке.

Страх. Страх — это хорошо. Пока в ее жилах течет страх, она будет делать то, что ей говорят.

Порыв ветра пронесся по открытому пространству, и локон ее диких непослушных кудрей коснулся моей шеи. Словно прикосновение самой Афродиты, во мне вспыхнуло желание, и я вцепился в край стола до побеления костяшек пальцев. Мой член запульсировал вместе со вспышкой похоти, сжигавшей мои чресла. Мне пришлось бороться с желанием сорвать с нее свадебное платье и заставить раздвинуть ноги прямо здесь, на этом чертовом столе, не заботясь о том, кто за этим наблюдает.

Царапающий звук перьевой ручки, скользящей по бумаге, заставил меня опустить взгляд: подпись Миланы идеально ложилась на пунктирную линию. Подпись ее фамилии была написана почти так же, как у ее отца, с почти незаметной закорючкой в конце. Прямо над ней упала слеза, и я продолжал наблюдать, как бумага впитывает влагу, словно ее горе скрепило контракт.

Мила ухватилась за стол, ее ноги зашатались. Я потянулся к ручке, которую она все еще сжимала в руке, и моя ладонь коснулась ее кожи. От ее руки к моей пробежал электрический ток, и она подняла на меня расширенные от смущения глаза. Но я сделал вид, будто ничего не произошло, будто я ничего не почувствовал, и забрал ручку, прежде чем поставить свою подпись, наш брак теперь был законным и обязательным.

Я бросил ручку, схватил свой бокал и пронесся мимо нее, совершенно не обращая внимания.

— Поспи немного. У тебя темные круги под глазами. Это некрасиво.

Мои слова должны были ранить, презирать. Она была всего лишь уличной крысой с ошибочной личностью и подписью на миллион долларов.

— Что теперь будет?

Ее слова заставили меня замереть на месте, и я поджал губы, так как раздражение жгло мне язык. Я повернулся и одарил ее дьявольской улыбкой.

— Теперь у нас будет медовый месяц.

Внезапный пепельный цвет ее щек осветил ее полные розовые губы. Эти идеальные губы манили меня с расстояния между нами, и я вспомнил, каково это… чувствовать их на своих.

— Неужели все это недостаточно жестоко, чтобы ты чувствовал необходимость быть ублюдком и играть со мной? — Жесткость в ее голосе была лишь маской, скрывающей ее страх. Ее неуверенность. Но все же я был бы дураком, если бы позволил ей говорить со мной таким тоном.

Несколькими длинными шагами я сократил расстояние, разделявшее нас. Прилив адреналина подпитал мои силы и обжег вены, когда я схватил ее за руку и вывернул ее за спину, а затем схватил ее за шею и заставил опуститься, перегнувшись через чертов обеденный стол.