Восстание в Гурии

— Братья, не слушайтесь ни меня, ни Бесиа. Вас много, у каждого своя голова на плечах, подумайте сами, как сделать лучше. Крепостное право установлено не вами, мужиками, не нами, дворянами. Не сегодня оно возникло, а существует с незапамятных времен. Вероятно, на это есть указание божие, и поэтому отрицать крепостное право не значит ли отрицать существование бога? Бог, он понимает лучше нас, что нам нужно на земле. Скажите мне, сколько вас здесь ни есть, видал ли кто-нибудь из вас мужика без барина?

— Не видали и не будет этого! — крикнул Козиа, слуга Иване. — Барин глава нам, а без главы мы никуда не годны. Мы собрались сегодня для борьбы с врагом, и всякий, кто будет мешать нам в этом, — изменник, подосланный врагами нашими. Где это слыхано, — жить без господ? Как детей родных, выращивают они нас! Это враг нашептывает нам на ухо! Надо пролить кровь и такого врага! Не так ли, спрашиваю я вас?

— Правильно, правильно! Мы не против господ, мы жаждем крови врага! — снова зашумели в толпе.

— Нет, братья! — заговорил Симон своим приятным голосом. — Как бы не впасть нам в ошибку! Крепостное право — ад на земле. Уничтожение крепостного права — дело, угодное богу и. полезное людям. Вам воем известно, что у меня крепостных не меньше, чем у других дворян, но я сам отказываюсь от своей власти над ними. Да поможет бог и моим крепостным и мне, ибо и они и я созданы одинаково. Если я буду им. добрым соседом, пусть они платят мне добром, а в остальном они будут жить сами по себе, я сам по себе. Если мой отец не пойдет на это, я заставлю его

силой.

— Да благословит господь твою речь, Симон! — загудела толпа.

— Напрасно благодарите его. Симон ничем не жертвует вам. Он давно уже принес в жертву одной бесстыжей крестьянской девке и кровь свою, и дворянскую честь, и мужество, и родню... В нем уже и не осталось дворянской крови...

Иване хотел продолжать, но Симон, красивое лицо которого загорелось гневом, схватил свое с серебряной насечкой ружье, прицелился и крикнул:

— Эй, ты, Иване, старая собака, замолчи сейчас же, а то как белку собью тебя с этой ветки и вырву твое змеиное жало!

— А ну-ка, молодец,'посмотрим, каков ты, попробуй! — вступился за своего хозяина Козиа и нацелился из ружья в Симона, которого уже окружили человек пять, вырывая ружье и успокаивая.

— Если дело дойдет до драки, я вас обоих проучу! — крикнул Бесиа в взял на прицел Козиа. — Эй, ты, пес жадный, сползай вниз, к своему барину, собачьему сыну, а то обоих прикончу вмиг.

Народ кинулся к Бесиа, чтобы отнять у него ружье. Однако, плечистый, крепкий Бесиа не поддавался. Его черные волосы, как львиная грива, откинулись назад, глаза метали молнии.

Козиа не считал себя трусом. Спустившись с дерева, он рванулся к Бесиа, но его удержали.

Драка не утихала.

— Вы что это! — прикрикнул на дерущихся один пожилой человек. — Мы вас добром просим, но если не уйметесь, мы вас успокоим силой. Это твоя затея, Иване, изволь сам угомонить их, а то и тебе придется ответ держать!

Бледный от страха Иване растерялся от этой угрозы. Он подошел к Козиа.

— Ты что, Козиа, ума сегодня лишился что ли? Сейчас же угомонить, а то, прахом отца клянусь, искромсаю тебя своей саблей. Им не нравится наш совет, дело их, бог с ними. А ты при чем? Чего ты в драку лезешь? Сейчас же ступай за мной!

— Что вы ко мне пристали, барин? — ворчал Козиа. — Почему вы сами ничего не скажите Бесиа? Получается, что я испугался и спустил врагу оскорбление...

—О каком ты говоришь враге, брат мой? — возразил ему стоявший рядом с ним крестьянин. — Тут нет врагов, тут мы все братья! Успокойся!

— Ладно, уступлю на этот раз...

Козиа проворчал еще что-то и отошел в сторону. Бесиа тоже нелегко было унять. Симон едва сам успокоился, подошел к нему,

— Если ты мне брат, — стал уговаривать он Бесиа,—прекрати, народ просит. И ружье свое отдай мне. Я сберегу его тебе.

С трудом сдерживая злость, Бесиа, наконец, сдался, сердито отошел к дубу и прислонился к нему спиной. '

— Глас народный — глас божий, — сказал один юноша. — Не знаю, как относительно божьего гласа, но глас народа что-то не действует сегодня!

— Это потому, — пояснил один мужественного вида седеющий крестьянин, — что у нас народ, как баба старая. Сколько понадобилось сил, чтобы уговорить двоих. Связать бы их по рукам и ногам и свалить на землю, а то упрашивали, как бабы.

Спустилась ночь. Изнуренные зноем люди ожили, освеженные ночной прохладой.

Развели костры на лугу, каждый извлек из своего башлыка мчади и сыр, появилось вино в глиняных кувшинах. Всю снедь разложили прямо на зеленой траве. Начались тосты и песни.

Симон и Бесиа пели вместе. Голоса их, слаженные с детства, приятно звучали, и песня торжественно-плавно неслась в ночной тишине.

— Блаженна мать, родившая тебя! Во всем ты, Бесиа, хорош! И в беде первый молодец, и в пиру первый весельчак, — говорили пирующие, прислушиваясь к звонкому голосу Бесиа.

— А разве мой дворовый поет хуже его? Послушай-ка Козиа!— пробубнил Иване, еще ниже опуская свой повисший нос.