Восстание в Гурии

Время приближалось к полуночи. Дворовые девки накрыли на стол и подали ужин, состоявший из жареного гуся, нескольких жареных кур с гранатовой подпиткой, гоми, хачапури и шипучего вина «чхавери». — Боже, до чего я дожила! — жаловалась за ужином княгиня. — Мой повар посмел уйти от меня! Я бы своими зубами загрызла всех этих собачьих сынов, мужиков!

Ужинали с большим аппетитом, а Залика выпил много белого вина «чхавери».

Даже Гуло, которая с тех пор, как захворала, редко прикасалась к еде, сегодня охотно поужинала и выпила стакан вина. После ужина Тамара постелила Элисабед и ее дочери в гостиной, а Залике и Туте в другой комнате, и не прошло и получаса, как сон увел в свое царство всех, кроме больной Гуло.

VIII

В доме князя NN все были встревожены. Вот уже четвертый день шел к концу, а князь все еще не возвращался из Озургети. Тревога эта усиливалась слухами о том, что восставшие крестьяне будто бы перехватили по пути ехавших в Озургети князей и дворян и всех их до единого перебили, а теперь собираются напасть на их поместья, чтобы предать их огню.

— Боже, как обнаглели мужики, эти сыны собачьи! — беспрестанно причитала княгиня.—Быть может, муж мой убит и труп его теперь валяется где-нибудь. Сиди и жди, когда спалят дом и все имущество. Лишь бы миновало нас несчастье, а там пусть эти мерзкие мужики убираются куда хотят.

Гуло упрекала мать:

— Ты сама настояла, чтобы он ехал в Озургети. Теперь слезы не помогут. Надо было раньше подумать о том, что нельзя бороться с народом. Восстало столько людей, что и правительству не справиться с ними.

Элисабед то оплакивала брата, то проклинала крестьян.

Георгий, Залика и Тамара утешали, как могли, напуганных господ, но в душе понимали, что, если представится случай, крестьяне отомстят своим мучителям.

По распоряжению княгини и обедали и ужинали с опозданием в надежде, что князь подоспеет к столу. Но князь не являлся. — Что нам теперь делать, Георгий? — обратилась княгиня к своему приемному сыну. — Уже четвертый день, как нет князя. Не послать ли нам завтра человека в Озургети?

— Посылать никого нельзя. По дороге, вероятно, везде пикеты, нашего человека могут задержать

— Господи, да что же это такое! И проехать по дорогам нельзя! Разве это хорошо, разве это справедливо? — запричитала княгиня.

— Это временно, чтобы не дать нам возможности: принять меры против восставших. А потом и дороги станут свободными и все наладится. Когда у них появится уверенность, что мы ничего против них не замышляем, что им дадут право существовать на равных с нами правах, они помирятся с нами и сделаются, добрыми соседями.

— Что же тут хорошего! Князья и их крепостные станут товарищами, равными, как братья! Лучше всем нам умереть, чем дожить до этого! — злобно сказала княгиня.

Ее поддержала Элисабед, и они снова принялись бранить безрассудных крестьян. Вдруг со двора донесся ожесточенный лай собак. Все обмерли от страха, кроме Георгия и Залики.

Георгий выскочил из дома и побежал к воротам. За ним кинулся и Залика. Остальные не посмели даже за дверь высунуться. Скоро Георгий вернулся и объявил:

— Не пугайтесь! Ранили нашего Бесиа. Симон просит, что бы его лечила Тамара.

— Ранили? — воскликнула княгиня.

— Выстрелом из ружья, — ответил Георгий. — Мама, разрешите привести его сюда.

— Так ему и надо! Он участвует в этом подлом деле, он предал нас. Делать нечего, однако, он крестник моего мужа. Пусть приведут.

Георгий снова побежал к воротам.

— Мама согласна. Его будет лечить Тамара. Ведите его, — сказал он Симону. Симон исчез в ночной темноте. Слово «ранен» произвело удручающее впечатление на женщин. Им стало казаться, что восставшие крестьяне засели по дороге в Озургети, напали на князей и дворян и Бесиа ранен как раз в этой схватке.

— Но тогда значит князь жив, — перебил их Георгий. — Иначе Бесиа не попросился бы в наш дом. Дождемся князя, он все нам расскажет.

Никто не думал о сие. Все с напряжением ждали, когда приведут раненого Бесиа. Залика не переставал шутить, а Георгий расхаживал по балкону, заглядывая иногда в открытое окно к Гуло, облокотившейся на подушки и неподвижно глядевшей вдаль.

Тамара сердилась на свою барыню и без особой нужды не появлялась в барских покоях. Она сидела в людской. Ее считали первой лекаршей на селе.

Снова залаяли собаки. Георгий открыл ворота. Несколько вооруженных мужчин внесли на носилках, сплетенных из виноградных лоз, раненого Бесиа. За ними шел Симон. ,

Увидев человека в крови, женщины, по своему обыкновению, заохали, окружили носилки и стали причитать. Меланья от страха и жалости тоже заплакала. Бесиа пленил ее с первого взгляда.

— Спасибо тебе за то, что ты так жалеешь моего друга, — сказал ей Симон.

Меланья взглянула на красивого Симона и смущенно вытерла слезы. Потом быстро ушла.

— Как он, Мело? Плохо ему? — расспрашивала Гуло у вошедшей к ней Меланьи.

— Он весь в крови! Какой он красивый! И товарищ у него красавец! — восхищалась Меланья.

— О, Мело, если бы ты видела Бесиа, когда он был здоров! В наших краях не было другого такого молодца.