Восстание в Кронштадте. 1921 год

Зато в России большевики ликовали. Правда, к ликованию примешивалась доля сожаления за «допустивших ошибку товарищей моряков». Их чувства разделяли зарубежные коммунисты, продолжавшие поддерживать режим, но надо сказать, они были не вполне уверены в правильности выбранного курса. В конце концов, рассуждали они, большевистская Россия при всех недостатках стала первым в истории социалистическим государством, первой страной, отобравшей власть у помещиков и буржуазии, а все остальное не так уж важно. Но не все коммунисты рассуждали подобным образом. Виктор Серж был глубоко обеспокоен случившимся. На анархистов, вроде Эммы Гольдман и Александра Беркмана, подавление мятежа произвело ошеломляющий эффект. Ночью 17 марта, пишет Гольдман в воспоминаниях, когда стих грохот орудий и на Петроград опустилась тишина, стало намного страшнее, чем в предыдущие дни непрекращающихся обстрелов. Беркман, потеряв последнее доверие к большевикам, бессмысленно блуждал по улицам, а оставшаяся в гостинице Гольдман испытывала какую-то «невыразимую усталость». Она сидела, уставившись в темноту, и Петроград казался ей «отвратительным трупом» в черном гробу, а мерцающие желтым светом уличные фонари – «словно свечи в голове и ногах». Утром 18 марта петроградские газеты пестрели статьями, посвященными празднованию пятидесятой годовщины Парижской коммуны. Оркестры играли бравурные мелодии. Под «Интернационал» парадным маршем по улицам прошли коммунисты. «Интернационал, когда-то вызывавший у меня ликование, теперь был словно музыка на панихиде по неистовой надежде человечества», – написала Гольдман в дневнике, а Беркман добавил: «Победители празднуют годовщину коммуны 1871. Троцкий и Зиновьев осуждают Тьера и Галифе[201] за массовое убийство парижских мятежников»[202].

Большевики прилагали все усилия, чтобы устранить малейшие следы восстания в Кронштадте. Павел Дыбенко был назначен военным комендантом Кронштадта и наделен полномочиями очистить город от инакомыслящих. Для оказания помощи новому коменданту была создана (вместо так и не восстановленного Кронштадтского Совета) ревтройка: Васильев, Брегман, Грибов – самые преданные большевистскому режиму кронштадтцы. 18 марта в Кронштадте появилась новая газета – «Красный Кронштадт». Линкоры «Петропавловск» и «Севастополь» переименовали в «Марат» и «Парижскую коммуну» соответственно, а Якорную площадь – в площадь Революции. Была проведена партийная перерегистрация, в результате которой партия лишилась 350 своих членов. На флоте была проведена, по выражению одного автора, «хирургическая операция»: не вызывавших доверия балтийских моряков рассеяли по разным флотам: на Черное, Каспийское и Аральское моря, на Дальний Восток. Флот, вне зависимости от рангов, был очищен от предполагаемых «иванморов», в общей сложности были уволены порядка 15 тысяч человек.

Красноармейцев, принимавших участие в заключительном штурме крепости, тоже рассеяли по стране. Спустя месяц после подавления Кронштадтского восстания Тухачевский во главе карательной экспедиции был направлен на ликвидацию крестьянского восстания под руководством Антонова на Тамбовщине.

Осталось только написать о судьбе оставшихся в живых кронштадтцев: ни один из арестованных не дождался общественных слушаний, из более чем 2 тысяч заключенных в качестве главарей мятежа были выбраны 13 человек. Стремясь поддержать идею о контрреволюционном заговоре, в советских газетах напечатали биографии заговорщиков, старательно подчеркнув их социальное происхождение: пять бывших царских офицеров, из дворян; один бывший священник и семеро из крестьян.

Ни один из этих тринадцати не был членом Временного революционного комитета и не принадлежал к числу военспецов, консультировавших мятежников. Тем не менее 20 марта состоялся суд и этих «главарей» мятежа приговорили к смертной казни.

Ходили разговоры, что несколько сотен заключенных расстреляли в Кронштадте. Остальных ЧК отправила в тюрьмы на материк. Тюрьмы в Петрограде были переполнены, и в течение нескольких месяцев сотни мятежников были расстреляны. Среди них был Перепелкин, которого Федор Дан увидел во время приведения приговора в исполнение во внутреннем дворе тюрьмы. Перепелкин составил подробный отчет о восстании, но Дан ничего не знает о судьбе этого документа.

Кто-то из мятежников был осужден на каторжные работы и направлен в лагеря, вроде печально известной тюрьмы на острове Соловки в Белом море. Для большинства это означало медленную смерть от голода, истощения, болезней.

Согласно недавно опубликованной работе советского автора (Софинов. Исторический поворот), большинство арестованных моряков были позже помилованы; «серьезному наказанию» (то есть расстрелу) подвергли только главарей и непримиримых врагов советской власти.

В некоторых случаях члены семей разделили судьбу мятежников. Жену и двух сыновей Козловского, взятых в марте заложниками, отправили в лагерь; пощадили только его одиннадцатилетнюю дочь.