Восстание в Кронштадте. 1921 год

Ленинская точка зрения нашла горячую поддержку делегатов съезда, разделявших его страх перед массовым восстанием, которое может лишить их власти. «В настоящее время, – сказал в своем выступлении один из делегатов, – в партии есть три фракции, и на этом съезде мы должны решить, может ли дольше существовать такое положение». Мы не можем идти против генерала Козловского тремя фракциями, заявил он, и партийный съезд должен сказать свое слово.

Делегаты с готовностью согласились с оратором. Они проголосовали за составленную в резких выражениях резолюцию, осуждавшую программу рабочей оппозиции, как «анархо-синдикалистский уклон» от марксизма. Съезд принял и предложенную Лениным специальную резолюцию «О единстве партии», тоже навеянную кронштадтскими событиями. В ней указывалось на вред и недопустимость какой бы то ни было фракционности и предписывалось немедленно распустить все фракции. Резолюция содержала особый 7-й пункт, в котором ЦК партии давались «…полномочия применять в случае(ях) нарушения дисциплины или возрождения или допущения фракционности все меры партийных взысканий вплоть до исключения из партии, а по отношению к членам ЦК перевод их в кандидаты и даже, как крайнюю меру, исключение из партии»[210]. Этот пункт, впервые опубликованный в печати после XIII партконференции РКП (б) (январь 1924 года), сыграл важную роль в борьбе за единство партии.

Вскоре Ленин приказал провести чистку партии «сверху донизу», чтобы исключить нежелательные элементы. К концу лета общее число членов партии сократилось почти на четверть.

На такого чувствительного либертарианца, каким был Александр Беркман, Кронштадт произвел отрезвляющий эффект, и Беркман подверг критическому переосмыслению теорию и практику большевизма. Мятеж, при всей трагичности ситуации, не подвигнул на решительные действия, не сыграл главной роли в выборе дальнейшей государственной политики. С конца Гражданской войны уже наметилось ослабление внешней и внутренней напряженности. Значение Кронштадтского восстания в большей мере заключалось в том, что символизировало глубокий социальный кризис, который Ленин в своем выступлении на IV съезде Коминтерна назвал самым серьезным в советской истории.

Когда наступила эра сталинского тоталитаризма, восстание приобрело новое значение. По правде говоря, за эти семнадцать лет громче зазвучали голоса задушенных в Кронштадте. Какая жалость, что молчание мертвых иногда звучит громче, чем голоса живых, пишет Эмма Гольдман в 1938 году, в разгар большой чистки.

В условиях сталинского террора многие увидели в восстании роковой перекресток истории русской революции, отметивший триумф бюрократических репрессий и окончательное поражение децентрализованной, либертарианской формы социализма.

Это не означает, что советский тоталитаризм начался с подавления Кронштадтского мятежа. «Часто говорят, – замечает Виктор Серж, – что с самого начала в большевизме прятался микроб сталинизма. Пусть, я не против. Только в большевиках сидела масса разных микробов. Разве осознает человек, что поражен смертельными микробами, которые живут в нем с рождения и наличие которых выясняется только после вскрытия?»

Другими словами, в начале 20-х годов для советского общества было открыто много путей, но, как подчеркивает Виктор Серж, в теории и практике большевизма всегда превалировала откровенная авторитарность. Проповедуемое Лениным упорное стремление к централизации руководства и жесткой дисциплине в партии, подавление им гражданских свобод и одобрение репрессий – все это отразилось на развитии коммунистической партии и Советского государства. Во время Гражданской войны Ленин оправдывал подобную политику, отговариваясь тем, что она соответствует требованиям момента, диктуется чрезвычайной ситуацией; но чрезвычайной ситуации не было конца, а аппарат будущего тоталитарного режима находился в процессе формирования. Последнее требование демократии для трудящихся ушло в историю с подавлением Кронштадтского мятежа и уничтожением левой оппозиции.