Восстание

Он захлебнулся потоком ругани и заскрежетал зубами. Рядом с ним вопил бабьим голосом Кирилэ Пэун, угрожающе размахивая, как дубиной, винтовкой, отобранной у жандарма. Подальше Тоадер Стрымбу, вооруженный такой же винтовкой, клялся в середине людской гущи, что не успокоится, пока не размозжит башку офицеру, который командует войсками, будь то хоть генерал. Серафим Могош, молчаливый и хмурый, тоже обзавелся винтовкой самого унтера, но держал ее сейчас на ремне за плечом, как старательный рекрут, хотя никогда не служил в армии. За спиной Петре тенью мельтешил Илие Кырлан. Он тоже размахивал винтовкой и непрерывно повторял: «Дядя Петрикэ… Дядя Петрикэ!..» — словно не в силах был сказать ничего другого. То здесь, то там вспыхивали брань, крики. Ярость рвалась из глаз и глоток, как ядовитый пар, обволакивая невидимым туманом сотни людей. Косы, топоры, вилы, заступы мелькали над головами, будто люди пытались одними угрозами отпугнуть и остановить опасность. Визгливые голоса женщин и детей пронзали басовитое гудение мужчин, как уколы иглы грубое посконное полотнище.

Пока крестьянская толпа бурлила, топчась на месте, колонна солдат ползла по шоссе огромной черной гусеницей. Лучи солнца, падая на блестящие штыки, примкнутые к ружьям, отражались испуганными бликами. Вскоре стали вырисовываться отдельные шеренги, несколько всадников, коляска с префектом и прокурором и, наконец, орудия с шестерками лошадей, замыкавшие это апокалипсическое тело, точно приплюснутый хвост, покрытый металлической чешуей.

По мере того как молчаливое войско приближалось к селу, гул толпы все крепчал, перерастая в громыхание какого-то грозного хора. Народ рассеялся далеко по сторонам шоссе, словно все хотели получше рассмотреть врага и схватиться с ним.

Над военной колонной прозвучал резкий окрик приказа. Две роты развернулись в цепь, одна справа, другая слева от шоссе, и остановились шагах в ста от крестьянских ватаг. По шоссе, в просвете между ротами, приближалась коляска префекта Балоляну, которую сопровождал верхом на коне майор.

— Спокойно, господин майор! Мы не должны терять спокойствие! — пролепетал смертельно бледный Балоляну, нерешительно выходя из коляски.

Главный прокурор, который сошел вслед за ним, казался хладнокровнее всех.

— Как прикажете, господин префект! — ответил майор Тэнэсеску, так резко взмахнув хлыстом с серебряной рукояткой, что его конь запрядал ушами. — Впрочем, вы их теперь сами видите и слышите и можете убедиться, что они не заслуживают ничего, кроме пуль и штыков.

— Нет, нет! — пробормотал, заикаясь, Балоляну. — Сначала мы должны…

Ноги у него подгибались, зубы стучали, сердце терзал отчаянный страх, он боялся, что солдаты побратаются с мужиками и перебьют всех господ.

Крестьянская толпа вдруг заколыхалась на месте, словно водная поверхность под порывами изменчивого ветра. Неистовые крики и гиканье придавали этому зрелищу что-то особенно грозное, воинственное.

— Не нужны нам бояре!.. Пришли убивать нас? Не боимся солдат!.. Хватит, довольно над нами издевались, живодеры! Долой! Убирайтесь! А вы, братцы, не стреляйте.

Префект оцепенел на шоссе, не сводя глаз с бурлящей толпы и тупо бормоча:

— Спокойно, господа, спокойно…

Главный прокурор Греческу отстал на несколько шагов, а майор, едва сдерживая нетерпение, слегка пришпоривал своего коня; тот вздрагивал и плясал на месте.

Из толпы вырвалась Ангелина с малышом на руках. Платок ее соскользнул на спину, волосы растрепались.

Она подскочила почти вплотную к Балоляну, истошно вопя и кляня все на свете.

Словно пытаясь ее защитить, Антон-юродивый погнался за женщиной и потянул назад с криком:

— Не слушайте вы эту бабу, она горемыка несчастная и не знает, что говорит!.. Посторонись, Ангелина!.. И молчи, ни слова не говори, я скажу им все, что повелел мне господь! Пробил час Страшного суда, и люди должны узнать истину!.. Не стойте так, братцы, наставив ружья на своих обездоленных братьев. Поверните ружья против дьявола, который послал вас убивать невинных…

Слова его рассыпались клокочущим вихрем искр, грозящих воспламенить все на своем пути. Голос юродивого властно разнесся над гулом толпы, будто голос необыкновенного певца, которому вторит огромный варварский хор.

Солдаты неподвижно стояли по обе стороны шоссе перед орущей толпой — черные и холодные, точно машины, принявшие человеческий облик. Одни глаза сверкали огоньками на смуглых лицах.

На шоссе между двумя стенами солдат, будто в воротах, открытых в иной мир, суетились ошеломленные и побледневшие префект Балоляну, главный прокурор и майор Тэнэсеску, за которыми стояла пароконная коляска и простиралось неподвижное тело основной маршевой колонны с артиллерийской батареей в хвосте.

— Что ж нам делать? Что делать? — нервно вскрикивал префект, лихорадочно комкая в правой руке правительственный манифест. — Что нам делать, господин майор?.. Что делать, господин прокурор?

— Эти бандиты окончательно рехнулись! — отозвался майор, горяча гарцующего коня, будто на параде. — Они способны напасть на войско, вот увидите, господин префект!