«Я стала членом партии в 17 лет. Это было нетрудно – побудешь три месяца кандидатом в члены партии, а потом становишься полноправным членом. Должна сказать, что большинство коммунистов вели себя во время войны достойно. Прежде чем тебя примут в партию, надо было заполнить одну хитрую анкету. Один из вопросов в ней был такой: “Классовое происхождение? ”158Ия от большого ума написала честно: “Из дворян ”. И вдруг как гром среди ясного неба получила приказ к начальнику политотдела нашей дивизии. Когда я встала перед ним, он глянул на меня пронзительным взглядом и спросил: “Девушка, вы хоть понимаете, что написали? Вы что, сума сошли? ” Ая была образованная и ответила, что и сам Ленин был из дворян. Так или иначе, он не заставил меня переписывать ту анкету.
Патриотизм был настоящим, и это вовсе не преувеличение. Мы все сражались за родину. Я никогда не слышала чтобы кто-нибудь кричал в бою “За Сталина! ” или даже “Ура! ” Многие носили на шее кресты.
У некоторых были в мешочках на шее иконки. Армия-то состояла большей частью из крестьян. Люди пытались найти способы избежать призыва – возможно, не юноши, а их родители, которые понимали, что фронт означал смерть».159 А одна юная участница обороны Ленинграда, когда ее спросили, что же побуждало ее сражаться, добавила:
«Несмотря на огромные человеческие страдания, я, являясь молодой и небольшой частью народа в целом, верила в победу и не допускала и мысли о сдаче Ленинграда. Все, кто окружал меня дома, на работе и на военной службе, сохраняли высокий боевой дух. Все наши усилия и мысли в военные годы были устремлены только к победе. Мы верили в Сталина и в наше военное руководство, а также в девиз “Наше дело правое, победа будет за нами ”.
Много лет спустя пошли разговоры, что нам следовало сдать Ленинград во избежание потери стольких человеческих жизней. Но если вы спросите об этом меня, то я отвечу “Нет!” Лучше было умереть, чем жить под немцами. Мы много слышали о лагерях смерти и газовых камерах. Немцы были жестоким врагом для нас всех, и для меня тоже. Я просто долго ненавидела немцев. Теперь в 77-летнем возрасте, это чувство притупилось, и, да, Германия стала совсем иной, она раскаялась в том, что произошло. Но не дай Бог такой войне когда-нибудь произойти вновь».160
Пытаясь объяснить, что именно толкало его драться, один молодой лейтенант позже написал: