Восставшие из рая

– Все, друг запечный, – бросил я, глядя прямо перед собой и видя растекающийся туманом Переплет. – Хватит мудрствовать. Жрать пошли.

И мы пошли искать кухню Выпавших из Фразы.

Проходя мимо Меноры, помогающей тому самому мужчине, чей взгляд выдавал в нем охотника, я уловил странный обрывок их разговора.

– …Не врешь, девка? А ну, повтори!

– На себя берет, сказал!..

– Что? Что берет?!

– Все берет, сказал… все берет, и все на себя…

– Добра мне полные руки! – потрясенно сказал охотник.

И замолчал.

Глава восемнадцатая

Почтительность без ритуала – самоистязание.
Осторожность без ритуала – трусость.
Храбрость без ритуала – безрассудство.
Прямодушие без ритуала – грубость.

Конфуций

Таких горемык, как я – в смысле Выпавших из Фразы по причине несвоевременного паломничества, – оказалось еще трое. И мы основательно подчистили запасы отведенной для нас кухни. Весьма основательно, потому что запечник в моем кармане лопал за четверых, а я все просил добавки и удивлялся про себя – куда ж это в Болботуна столько лезет?! Не иначе как вредность его энергоемка до чрезвычайности…

Во время запоздалого обеда я неустанно поглядывал на своего соседа – хлипкого старикана (Хозяина Слова Крюхца) с носом невообразимо длинным и невообразимо синим – и старался повторять все его действия.

Даже жевал, как он. На левую сторону. Так сказать, на всякий случай.

И ничего – обошлось без приключений. Даже вкусно обошлось. С мясом и картошкой.

Пару раз неподалеку мелькали уже знакомые мне белые рясы, неестественно чистые в окружающей слякоти. На них осторожно косились, так что я не был исключением.

Хотя я – это понятно, а в глазах прочих ясно читалось уважение пополам с опаской. Видимо, репутация белых Страничников была здесь весьма… и весьма.

Поначалу я непроизвольно вздрагивал при их появлении, но близко к кухне они не подходили, и я перестал дергаться. Не знаю, бывает ли у привидений язва желудка, но наживать ее я не собирался.

А потом сизый вечер задумался – темнеть ли ему окончательно, переходя в ночь, или погодить на сытый желудок, – а я обнаружил возле себя отца Меноры.

Он стоял с тем вежливо-равнодушным видом, которым отличалось подавляющее большинство паломников; он смотрел чуть мимо меня, щуря острые, как лезвие ножа, глаза – и такие же холодные, как это почти реальное лезвие; он словно вышел погулять перед сном и совершенно случайно остановился именно в этом месте, – но я-то знал, чувствовал, что липовое все это, напускное…

Ждал охотник, меня ждал, и от меня ждал…

Чего?

Я вспомнил обрывок его разговора с дочкой – и понял. И встретился с ним взглядом, почти физически ощутив требовательность и неожиданную тайную надежду в глубине светлых настойчивых глаз.

– Беру на себя, – негромко бросил я в сырость и серость.

– Все? – тут же спросил он.

– Все, – Наглость, похоже, стала входить у меня в привычку. – Все беру на себя. Что дальше?

– Пошли, – шепнул охотник. И громко: – Прошу Человека Знака снизойти до скромного временного жилища Человека Знака Аха-промысловика, и дочери его Меноры, да отразит Переплет Поступки наши и воздаст по мере и весу…

Мы поднялись на пригорок и круто взяли влево, лавируя между стволами деревьев, почти неразличимых в сумерках. Влажный воздух липнул к лицу, как отсыревшая тряпка; я зажмурился, и тусклая искорка Дара Вилиссы разгорелась во мне, превращаясь в путеводный огонек – указующий и направляющий.

Я так и шел – с закрытыми глазами, – поскольку ни на зрение, ни на слух потомственного горожанина сейчас нельзя было положиться, даже на зрение и слух покойного горожанина, каким был я; или ложного горожанина, беря во внимание мою личину. Я двигался, словно нанизанный на жгучую нить нового чувства направления, и ни разу не врезался лбом в сосну, хотя где-то подспудно опасался этого; я шел почти так же тихо, как и мой спутник, я все боялся просочиться через что-нибудь…

– Пришли, – сказал он наконец, и я с некоторым сожалением вернулся к видимой реальности. Впрочем, видимой плохо.

Мы ступили на крохотное крылечко, скрипнула дверь – и темнота этой деревянной хибары обступила нас со всех сторон. Я прислушался к своим новым ощущениям и понял, что стою в тесном коридорчике на крыше какого-то люка – подпол, что ли? – а справа от меня есть совсем маленькая комнатка и слева есть комнатка, а прямо передо мной стоит массивный сундук.

Я для пущей убедительности треснулся об его угол коленом и зашипел сквозь зубы, поскольку вышло это натурально и до чертиков больно.

– Сейчас я свечку зажгу, – сочувственно буркнул промысловик Ах, а я порадовался, что он не видел, как часть моего колена въехала в дерево сундука и преспокойно выехала обратно.

Потом я подумал, что процесс моей материализации явно идет полным ходом, поскольку для просачивания мне теперь требовались значительные усилия; потом я шагнул в правую комнатку, садясь прямо на пол; потом…