Восставшие из рая

У угла флигеля стоял полуголый Йорис. Он был без привычной майки, и Инга в очередной раз поразилась его волосатости. Жесткий черный волос рос у Йориса не только на широкой груди, но и на плечах, и даже на спине вдоль позвоночника (Йорис стоял вполоборота, и часть его спины просматривалась вполне отчетливо).

Из-за плеча Йориса выглядывало встревоженное лицо одного из парней, а сам лохмач словно распрямился, перестал горбиться – и Инге удалось поймать короткий взгляд Йориса, брошенный им в сторону Иоганны.

Мужской, спокойный, забывший себя взгляд. Так смотрит на свою смуглую владычицу варвар-телохранитель из северных лесов, становясь между ней и дюжиной клинков; так смотрит вожак стаи, выходя вперед…

– Хай, зверь! Аррргх!..

Пружина сорвалась. Ральф взвился в воздух, круто меняя направление; и собака, Йорис, его приятель скрылись за флигелем.

Лейтенант рванулся было за ними, но корявые пальцы Черчека-хуторянина уцепили его за рукав, придержав на месте.

– Погодь, не суетись… там и без тебя шуму много случится.

Шуму действительно случилось очень много, причем он был громок и разнообразен. Спустя минуту из шумовой завесы вылетел визжащий Ральф на трех ногах; заднюю правую он поджимал к брюху, но и на оставшихся лапах пес бежал резво и в охотку.

Прыгнув в «жук», Ральф забился под сиденье, и лишь отчаянный скулеж напоминал о случившемся.

– Вы что, собак завели? – тупо глядя на Черчека, осведомился лейтенант. – За домом держите? Завели, да?!

– Не-а… – равнодушно отозвался Черчек. – Приблудные, наверное. Лишь бы Йориса мне не покусали, а твой кобель нам до подштанников…

* * *

…Короче, в полдень лейтенант уехал. И приехал к полудню, и уехал сразу же, потому что скандал с Ральфом занял очень немного времени. А Инга, спрятав билет в сумку и тут же забыв о нем, принялась вместе с Иоганной промывать, мазать мазями и бинтовать разодранную руку Йориса, прокушенную в двух местах.

Йорис морщился, кряхтел, собирался ругаться – да так и не собрался.

Инги стеснялся.

– Мамаша твоя, Ганна, такие дырки штопать умела, – заявил Черчек, неслышно подошедший сзади. – Ох, и умела… И бабка ее тоже. Ее Бредун учил, а уж он-то мастер на всякие штуки! Пошепчет-пошепчет, пальцами помнет, а то и слюной помажет – никаких трав не надо. Дед мой все пытал его – откуда, мол, да что, – а он молчит, сливянку хлещет и улыбается. А к бабам ласковый был, разговорчивый… вроде Йориса, только умнее. Ты вот, Йорис, виду не подавал, а я знаю, что ты Вилу, жену мою, а Иоганнину мамашу, слушать слушал, а терпеть не мог… ну и зря. Бредун ее уважал…

– А почему вы его Бредуном называете? – Инга завязала концы бинта и принялась устраивать раненую руку Йориса в повязке, подвешенной на шее.

Черчек и Иоганна переглянулись, и беременная еле заметно кивнула.

– Да чур его знает… – почесал затылок старик. – Бродяга – так вроде бы неудобно, Ходок – еще хуже… Помню, я мальцом был, а к деду моему как раз Бредун забрел, пива выпить. Ну, выпили раз, выпили два, Бредун по нужде на двор пошел, а в хату вдруг упырь Велько лезет – с того кладбища, что под Писаревкой. Так-то они нас не трогают, грех напраслину возводить – только тут гляжу, совсем мертвяк озверел, как луной намазанный… Слово за слово, а дед у меня тоже не подарок – в общем, сцепились они. Я к дверям, а в дверях – Бредун. Бледный, аж инеем взялся, и как зашипит на упыря не знаю уж по-каковски!.. Велько деда бросил, в угол вжался, словно в нос чесноком сунули, и лопочет дурным голосом: «Прости, Сарт Верхний, неразумного!.. Ночь сегодня мутная… Прости, Сарт…»

– Ну? – нетерпеливо бросила Инга в сторону замолчавшего хуторянина.

– Вот те и ну… Сдуло Велько, как туман ветром, а Бредун к деду подошел и еще пива спрашивает. Дед доброе пиво варил… А я раз попробовал Бредуна Сартом назвать, как упырь звал, так дед меня выпорол…

– И правильно сделал, – донеслось от плетня.

Все обернулись. У изгороди стоял Бредун.

Губы его были разбиты. На левой щеке подсыхала длинная царапина, и один глаз заплывал синей опухолью.

Он улыбался.

Сага про «здесь» и «там»

Тут вам не здесь!

Аркадий и Борис Стругацкие

Зря пугают тем светом:
Тут – с дубьем, там – с кнутом.
Врежут там – я на этом,
Врежут здесь – я на том.

Владимир Высоцкий

Глава одиннадцатая

Со всех сторон, куда ни пойдешь,
прямо в сердце – нож.

Ф.-Г. Лорка

Там

Бакс просто бурлил от ярости.

Она – в смысле ярость – закипала глубоко в животе, клокоча, вздымалась по пищеводу, обжигала голосовые связки и прорывалась такими нецензурными пузырями, что алый от смущения Талька забаррикадировался в избе, заткнув свои оттопыренные уши. Там же пряталась и Вилисса – где слабой женской натуре, пусть и с многолетним ведьмовским стажем, этакие страсти вынести?