Восставший из ада. Ночной народ

Были среди ее круга утверждавшие, что такой, как Бун, никогда бы не стал за ней ухаживать, будь он в своем уме, – имея в виду не то, что из-за болезни он выбирал вслепую, но что его лицо, столь чарующее всех, кто падок на лица, пребывало бы в обществе равной красоты, не будь так неустойчив разум за ним. Эти замечания глубоко ранили, потому что в глубине души она считала их правдой. Буну особо нечем было похвастаться, но лицо стало его богатством, требовавшим преданного изучения, чем его самого смущало и стесняло. Ему не приносило удовольствия, когда на него глазели другие. Более того, не раз Лори опасалась, что он покрывал себя шрамами в надежде испортить то, что привлекало внимание, – позыв, рожденный из полного равнодушия к своей внешности. Она знала, что он целыми днями обходится без душа, неделями – без бритья, полгода – без стрижки. Это несильно переубеждало преданных. Бун тревожил их мысли, потому что у него самого мысли были растревожены, – все так просто.

Она не тратила время на то, чтобы убедить в этом друзей. Более того, сводила разговоры о нем к минимуму, особенно когда речь заходила о сексе. Она спала с Буном всего три раза, и каждый раз оборачивался катастрофой. Она знала, как это извратят сплетни. Но его нежное, открытое отношение намекало, что его попытки – не только следование долгу. Он просто не мог довести их до конца, отчего впадал в ярость и депрессию столь глубокую, что Лори приучилась одергивать себя, охлаждать их любовный пыл, дабы не навлечь очередные неприятности.

Впрочем, он часто ей снился, в сценариях однозначно сексуальных. Никакого символизма. Только она и Бун в голой комнате – трахаются. Иногда в двери барабанили другие, чтобы зайти и посмотреть, но никогда не заходили. Бун принадлежал ей одной; во всей своей красоте и своем несчастье.

Но только во снах. Теперь как никогда – только во снах.

Их общей истории конец. Не бывать больше темным дням, когда ходили по кругу его пораженческие речи, не бывать проблескам внезапного солнца, когда она случайно находила слова, дарившие ему надежду. Лори была готова к внезапному концу. Но не к такому. Не к тому, что в Буне разоблачат убийцу и пристрелят в городе, о котором она никогда не слышала. Это неправильный конец.

Но как бы ни было плохо это, дальше стало еще хуже.

После телефонного звонка настал неизбежный перекрестный допрос в полиции: подозревала ли она его в преступной деятельности? Проявлял ли он жестокость в их общении? Она десяток раз отвечала, что он ее трогал только в моменты любви – и то после уговоров. В рассказе о его робости они как будто нашли негласное подтверждение, обменивались понимающими взглядами, пока она, зардевшись, описывала занятия любовью. Покончив с расспросами, ей предложили опознать тело. Она согласилась на эту обязанность. Несмотря на предупреждение, что опыт будет неприятным, ей хотелось попрощаться.

И вот тогда невразумительность последнего времени стала еще невразумительнее.

Тело Буна исчезло.

Поначалу никто не отвечал, почему с процессом опознания затягивают; от нее отделывались оправданиями, которые казались надуманными. Однако в конце концов им не осталось другого выбора, кроме как признать правду. Труп, оставленный на ночь в полицейском морге, попросту пропал. Никто не знал, как его похитили – морг был заперт, никаких следов взлома не осталось, – или, собственно, зачем. Объявлен розыск, но, судя по издерганным выражениям лиц тех, кто сообщил новости, надежды на поимку похитителей нет. Следствие по делу Аарона Буна пройдет без тела.

2

Ее мучило то, что теперь он не упокоится. Мысль, что труп достался на потеху какому-то извращенцу или, того хуже, превратился в какую-то ужасную икону, терзала ее днем и ночью. Лори поражалась силе своего воображения, представляя, на что может сгодиться его несчастное тело, а разум уходил во все более болезненные размышления, вынудив испугаться – впервые в жизни – за собственное душевное здоровье.

При жизни Бун был тайной, его привязанность – чудом, открывшим в ней то, о чем она не подозревала. Теперь же, в смерти, тайна только усугубилась. Казалось, она не знала его вовсе – даже в мгновения травматичных просветлений, когда он был готов раскроить собственный череп, пока она не заговаривала стресс; даже тогда он скрывал от нее тайную жизнь убийцы.

Едва ли возможно. Когда она представляла его теперь, как он корчил ей смешные рожицы или хныкал у нее на коленях, мысль о том, что она никогда не знала его по-настоящему, переходила в физическую боль. Эту боль требовалось как-то залечить – или быть готовой нести рану его предательства вечно. Лори должна была знать, почему вторая жизнь завела его в то захолустье. Может, лучшее решение – отправиться на поиски туда, где его нашли: в Мидиан. Возможно, там она найдет ответы на загадку.

Полиция велела не покидать Калгари до окончания следствия, но, как и ее мать, Лори жила порывами. В три ночи проснулась с мыслью поехать в Мидиан. Собралась к пяти и двигалась на север по Шоссе 2 через час после рассвета.

3