Восточное влияние на средневековую повествовательную литературу Запада

Нас не может, конечно, не поразить, что опять вопреки категорическому заявлению о неизменяемости w в него внесены частные черты: сводня названа соседкой, ей обещана награда; плащ кладется под подушку; муж ложится отдохнуть; указана продажа плаща; женщина избита; она обещает подарок за исцеление. Ясно, что на самом деле понятие w реально не может получить осуществления, и потому метод, рекомендованный г-ном Бедье, должен быть безусловно отвергнут, как не могущий быть применимым.

Столь же несостоятельна и мнимая экспериментальная его проверка, рассмотреть которую необходимо ввиду указанного уже мною некоторого ее успеха в кругах специалистов. Вот что сделал г-н Бедье.

Один из известных эллинистов, говорит он, при объяснении того, что переписчики рукописей, независимые друг от друга, могут сделать в том же месте ту же ошибку, прибегает к следующему опыту: он предлагает своим студентам списать с одного и того же текста тут же те же пятьдесят строк греческого текста. Сравнивая списки, он находит иногда в том же месте ту же ошибку и объясняет тогда психологические причины этих общих ошибок; аналогичный, как полагает г-н Бедье, опыт производит и он; он взял фабло, выделил из него по своему методу элемент w, который и сообщил разным лицам, озаботившись предварительно установить факт, что рассказ данным лицам совершенно неизвестен. Эти разные лица представили ему разные версии, которые воспроизвели, за исключением одной комбинации, действующих лиц всех исторически известных версий рассказа. Результат, признаться, вполне естественный, ибо если прочесть или пересказать нескольким лицам схему рассказа и попросить их развить эту схему, то они дадут самые различные формы рассказа – истина старая и банальная, отношение которой к вопросу о распространении или заимствовании рассказов или сказок мы совершенно не понимаем.

Действительно, псевдоопыт г-на Бедье со всех точек зрения не выдерживает критики. Прежде всего, установив фиктивную величину на основании данных, как мы уже видели, совершенно субъективных, ибо безусловной границы между «элементом» и второстепенными подробностями провести никогда нельзя, г-н Бедье дал нечто, никогда не принадлежавшее на самом деле ни одному рассказчику избранного им для опыта рассказа; если предположить (как невероятную крайность), что все версии возникли самостоятельно, то ни один из авторов этих версий не имел перед глазами w г-на Бедье; если же, что вероятно, различные версии стоят в известной связи друг с другом, то авторы их имели перед собой тоже не w, а сразу w + a + b + c или другие сочетания мотивов, объединившихся в общий сюжет. Следовательно, опыт с самого начала грешит тем, что создает не существовавшие никогда в жизни условия, и ничем, разумеется, по существу, не похож на вполне научный опыт эллиниста. Далее, г-н Бедье при своем опыте упустил из виду, что он лишил объекты своего испытания одного из важнейших моментов в процессе творчества, момента, часто определяющего форму и, во всяком случае, чрезвычайно на нее влияющего: самостоятельного выбора сюжета. Ведь уже в том, что один автор выберет Lai d'Aristote, а другой – Aubere, сказывается его характер и литературный вкус, которые неминуемо отразятся на его изложении; то, что он выбрал определенную тему, заставит его ценить именно те, а не другие подробности. Отсюда вполне естественно проистекает большое сходство различных версий одного и того же сюжета. Бывает, конечно, что тот же самый сюжет рассматривается с разных точек зрения, например, Lai d'Aristote был принят как предостережение против женского коварства и как доказательство всепобеждающей силы любви, и соответственно тот же сюжет в обоих случаях украсился разными подробностями. Существенны тут вкусы и моды данной литературы, определенного времени, определенной среды, существенно, в такой связи излагается рассказ: мы видели в прошлый раз на примере рассказов о Чанда-Прадьоте, насколько разно строится рассказ в сборнике или в цикле рассказов, или когда он стоит отдельно. Все эти чрезвычайно важные в жизни рассказов моменты отсутствуют совершенно в псевдоопыте г-на Бедье и лишают его потому всякого научного значения. Устранив (как мне кажется, достаточно убедительно) неправильный метод, устанавливаемый г-ном Бедье для сравнения рассказов, перейду к сравнению восточной и западной формы указанными мною приемами.

Оба построения, и восточное и западное, приходится признать, в общем, чрезвычайно удачными, но тем не менее в западном мы замечаем некоторое упущение, которое делает восточный рассказ более выдержанным из двух. Спешу оговориться, что это обстоятельство мною совершенно не учитывается как доказательство первичности восточной формы: несомненно, что плохой рассказ может быть хорошо пересказан и, наоборот, хороший рассказ плохо передан; делаем эту оговорку потому, что, к сожалению, нередко исследователи пользуются указанием на лучшее построение рассказа как на доказательство его первичности.