Восточные религии в римском язычестве

С конца республиканской эпохи все больше распространялось равнодушие, храмы были покинутыми и грозили рухнуть, жрецы лишь с трудом находили себе замену, праздники, некогда многолюдные, вышли из употребления, а Варрон, в начале своих «Древностей», выразил уверенность в том, что «боги погибают не под ударами чужеземных врагов, но от пренебрежения самих граждан»{44}. Известно, что Август старался воскресить эту умирающую религию, но в меньшей степени за счет благочестия, чем политическими средствами. Его религиозные реформы проводились в тесной связи с его нравственным законодательством и учреждением принципата. Их цель состояла в том, чтобы вернуть народ к благочестивому исполнению древних добродетелей, но также связать их с новым порядком вещей. С этого момента берет начало союз трона и алтаря в Европе.

Эта попытка обновления провалилась во всех отношениях. Делать из религии подручное средство полиции нравов — неподходящий способ, чтобы получить власть над душами. Внешнее почтение к официальным богам на практике нередко уживалось с абсолютным скептицизмом. Тем не менее реставрация Августа очень характерна — она стремится поддержать в трудную минуту римский дух, который по своему складу и по традиции желал видеть религию на службе у морали и государства.

Удовлетворение этим потребностям дали азиатские культы. Смена строя, какова бы она ни была, повлекла за собой изменение в религии. По мере того как власть цезарей преобразовывалась в абсолютную монархию, она все больше опиралась на восточных жрецов. Последние, верные традициям Ахеменидов и фараонов, проповедовали учения, возвышавшие властителей над человечеством, и обеспечивали императорам догматическое обоснование их деспотизму{45}. Кроме того, можно отметить, что те правители, чьи автократические претензии были наиболее высоки, Домициан и Коммод, также наиболее открыто покровительствовали иноземным религиям.

Но эта любопытная поддержка всего лишь освятила уже завоеванную власть. Проповедь восточных культов была исходно демократической, иногда даже (это относится к почитанию Исиды) революционной. Они распространялись постепенно, снизу вверх, и это не из-за усердия чиновников, которые их первоначально призвали, а благодаря народному сознанию.

В действительности эти культы, кроме относящегося к Митре, на первый взгляд казались значительно менее суровыми, чем религия римлян. В ней люди находили, воспользуемся случаем это отметить, грубые и бесстыдные басни, жестокие или гнусные ритуалы. Египетские боги были изгнаны из Рима Августом и Тиберием за аморальность; но они были таковыми в основном в глазах власти, так как противоречили некоей концепции социального порядка. Если они и не привлекали к себе особенного интереса народа, то тем более придавали значения внутренней жизни и, как следствие, человеческой личности. Восточные жрецы заметным образом принесли в Италию две новые вещи — мистические очистительные средства, при помощи которых они обещали стереть пятна с души, и уверенность в том, что наградой за благочестие является блаженное бессмертие{46}.

В первую очередь эти религии сулили вернуть душе утраченную чистоту{47}, и это происходило двумя путями: либо через ритуальные церемонии, либо посредством умерщвления плоти и покаяния. Сначала совершался ряд омовений и люстраций, которые, как считалось, придавали адепту первозданную невинность. Он должен либо омыться освященной водой, следуя определенным предписаниям, — это на самом деле магический ритуал, приводивший к тому, что телесная чистота оказывала симпатическое действие на внутренний дух, или подлинная духовная дезинфекция, при которой вода изгоняла злых духов-осквернителей, — либо окропиться кровью или выпить кровь — иногда зарезанной жертвы, а когда-то и самих жрецов; и в этот момент на передний план выступила мысль о том, что жидкость, текущая по нашим венам, является животворящим началом, способным давать новое существование{48}. Фактически итогом этих и прочих подобных им ритуалов{49}, использовавшихся в мистериях, было предполагаемое перерождение инициируемого, его возрождение к чистой и неподвластной тлению жизни{50}.