Читаем Восточные славяне накануне государственности полностью

Первое сопоставление памятников именьковской и волынцевской культур было предпринято А.П. Смирновым (Смирнов 1962). По словам учёного, «данный могильник (Рождественский могильник именьковской культуры. – М.Ж.) стоит одиноко среди памятников Среднего Поволжья и Прикамья, на что обратил внимание его исследователь В.Ф. Генинг… Рождественский могильник грунтовой, без признаков могильных насыпей. Для него характерны неглубокие ямы небольшого размера, приготовленные только для захоронения остатков кремированных трупов. Остатки сожженного трупа помещались в специально вырытые ямки. Инвентарь погребения составляли сосуды и украшения. Если обратиться к аналогиям, то, пожалуй, наиболее близкой окажется бескурганный могильник, исследованный Д.Т. Березовцом близ с. Волынцево Сумской области, где исследователь установил, что покойников сжигали на стороне, а урны с прахом закапывали на могильнике… Приведенные соображения заставляют датировать памятник VI–VIII вв. и отнести его к бурной эпохе прихода болгар в Поволжье. Он (Рождественский могильник. – М.Ж.) принадлежит племенам лесостепи, известным нам по Волынцевскому могильнику, который большинством исследователей приписывается древним славянам» (Смирнов 1962: 162–165).

А.П. Смирнов произвел детальное сопоставление глиняной посуды и погребальной обрядности Рождественского могильника именьковской культуры[37] с соответствующими материалами славянских Волынцевского поселения и могильника, показавшее их соответствие. Это был революционный для науки того времени вывод, так как впервые на основе археологических данных был поставлен вопрос о проживании в Среднем Поволжье значительного славянского массива. Ранее он ставился учеными только на основании данных письменных источников (Гаркави 1870; Кляшторный 1964).

В дальнейшем выяснилось, что именьковская культура не имеет местных корней и толчком к ее формированию стала миграция (или миграции) населения с запада – из ареала культур полей погребений (зарубинецкой и развившейся из нее киевской, пшеворской и черняховской), в рамках которых при различии взглядов по ряду конкретных вопросов большинство археологов-славистов ищет предков исторических славян (Славяне 1993). По наиболее обоснованным выводам, на рубеже эр и в первые века нашей эры предки исторических славян были основой зарубинецкого и киевского населения (Третьяков 1982)[38], в рамках пшеворской культуры праславяне занимали ее висленский и верхнеднестровский регионы[39], в черняховской культуре с праславянами связан преимущественно район Верхнего Поднестровья (Баран 1981; 1983; 1988; Баран, Гопкало 2005; Седов 1994а: 270; 2002: 186–187) и, возможно, частично также подольско-днепровский регион (Седов 1994 а: 270–277 и сл.; 2002: 186–191 и сл.).

Именно выходцы из этих регионов и сыграли решающую роль в становлении именьковской культуры (Матвеева 1981; 1986; 1988; 2004: 65–74; Седов 1994 а: 309–311; 2002: 245–249; Богачев 2011: 47–61, 72–78).

Учитывая то, что к сложению именьковской культуры привел целый ряд миграций из ареала культур полей погребений (преимущественно из районов, связываемых с предками исторических славян), и то, что в ее сложении приняло активное участие местное население (финно-угорское, иранское и т. д.), вполне обоснованной выглядит гипотеза Д.А. Сташенкова о гетерогенности населения именьковской культуры (Сташенков 2005; 2006). Это позволяет предполагать, что разные группы именьковцев могли иметь разные имена, восходящие к тем названиям, которые они имели на «прародине».

Наблюдения А.П. Смирнова о близости именьковских материалов и славянских памятников днепровского левобережья нашли свое законченное воплощение в работах В.В. Седова, как бы «развернувшего» выводы А.П. Смирнова и выступившего с обоснованием тезиса о том, что не славяне с днепровского левобережья мигрировали в Среднее Поволжье, а, напротив, именьковцы в конце VII в. ушли в район Левобережья Днепра, где стали основой населения волынцевской культуры (Седов 1994: 59–63; 1994 а: 315; 1995: 193–194). Исследование В.В. Седова показало, что волынцевские традиции являются продолжением именьковских в:

– фактуре теста, технологии производства глиняной посуды и в ее формах (сопоставимы именьковские и волынцевские горшки с цилиндрическим венчиком и высокими плечиками, миски, сковородки), а также в орнаментации сосудов (для обеих культур единственным орнаментом оказываются пальцевые вдавления по венчику);

– устройстве жилищ и ям-кладовок;

– погребальном обряде: для обеих культур характерны грунтовые могильники с захоронениями по обряду трупосожжения на стороне;

– экономической жизни: именьковцы и волынцевцы использовали одни и те же сельскохозяйственные орудия, культивировали одни и те же растения, выращивали одних и тех же животных, одинаковой была у них доля животноводства и охоты в хозяйственной жизни (Седов 1995: 194).

Перейти на страницу:

Все книги серии В поисках утраченного наследия

Все норманны в Восточной Европе в XI веке. Между Скандинавией и Гардарикой
Все норманны в Восточной Европе в XI веке. Между Скандинавией и Гардарикой

Книга представляет сохранившиеся сведения о норманнах или наполовину норманнах в Восточной Европе в XI в. и идейно продолжает аналогичную работу, в которой собраны материалы, охватывающие IX—X вв. Читатель встретит здесь множество исторических личностей, о которых никогда ранее не слышал, а также с удивлением узнает о норманнском происхождении ряда персонажей, хорошо известных по летописям и другим источникам.Образно говоря, политические и культурные контакты Скандинавии с Гардарикой в те времена напоминали улицу с двусторонним движением. Известны многочисленные случаи, когда норманны становились в Восточной Европе князьями, а выходцы из Восточной Европы достигали в Скандинавии ранга конунгов, занимая достойное место в ее истории.

Сергей Александрович Голубев

Биографии и Мемуары

Похожие книги

100 великих казней
100 великих казней

В широком смысле казнь является высшей мерой наказания. Казни могли быть как относительно легкими, когда жертва умирала мгновенно, так и мучительными, рассчитанными на долгие страдания. Во все века казни были самым надежным средством подавления и террора. Правда, известны примеры, когда пришедшие к власти милосердные правители на протяжении долгих лет не казнили преступников.Часто казни превращались в своего рода зрелища, собиравшие толпы зрителей. На этих кровавых спектаклях важна была буквально каждая деталь: происхождение преступника, его былые заслуги, тяжесть вины и т.д.О самых знаменитых казнях в истории человечества рассказывает очередная книга серии.

Елена Н Авадяева , Елена Николаевна Авадяева , Леонид Иванович Зданович , Леонид И Зданович

История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии
Адмирал Ее Величества России
Адмирал Ее Величества России

Что есть величие – закономерность или случайность? Вряд ли на этот вопрос можно ответить однозначно. Но разве большинство великих судеб делает не случайный поворот? Какая-нибудь ничего не значащая встреча, мимолетная удача, без которой великий путь так бы и остался просто биографией.И все же есть судьбы, которым путь к величию, кажется, предначертан с рождения. Павел Степанович Нахимов (1802—1855) – из их числа. Конечно, у него были учителя, был великий М. П. Лазарев, под началом которого Нахимов сначала отправился в кругосветное плавание, а затем геройски сражался в битве при Наварине.Но Нахимов шел к своей славе, невзирая на подарки судьбы и ее удары. Например, когда тот же Лазарев охладел к нему и настоял на назначении на пост начальника штаба (а фактически – командующего) Черноморского флота другого, пусть и не менее достойного кандидата – Корнилова. Тогда Нахимов не просто стоически воспринял эту ситуацию, но до последней своей минуты хранил искреннее уважение к памяти Лазарева и Корнилова.Крымская война 1853—1856 гг. была последней «благородной» войной в истории человечества, «войной джентльменов». Во-первых, потому, что враги хоть и оставались врагами, но уважали друг друга. А во-вторых – это была война «идеальных» командиров. Иерархия, звания, прошлые заслуги – все это ничего не значило для Нахимова, когда речь о шла о деле. А делом всей жизни адмирала была защита Отечества…От юности, учебы в Морском корпусе, первых плаваний – до гениальной победы при Синопе и героической обороны Севастополя: о большом пути великого флотоводца рассказывают уникальные документы самого П. С. Нахимова. Дополняют их мемуары соратников Павла Степановича, воспоминания современников знаменитого российского адмирала, фрагменты трудов классиков военной истории – Е. В. Тарле, А. М. Зайончковского, М. И. Богдановича, А. А. Керсновского.Нахимов был фаталистом. Он всегда знал, что придет его время. Что, даже если понадобится сражаться с превосходящим флотом противника,– он будет сражаться и победит. Знал, что именно он должен защищать Севастополь, руководить его обороной, даже не имея поначалу соответствующих на то полномочий. А когда погиб Корнилов и положение Севастополя становилось все более тяжелым, «окружающие Нахимова стали замечать в нем твердое, безмолвное решение, смысл которого был им понятен. С каждым месяцем им становилось все яснее, что этот человек не может и не хочет пережить Севастополь».Так и вышло… В этом – высшая форма величия полководца, которую невозможно изъяснить… Перед ней можно только преклоняться…Электронная публикация материалов жизни и деятельности П. С. Нахимова включает полный текст бумажной книги и избранную часть иллюстративного документального материала. А для истинных ценителей подарочных изданий мы предлагаем классическую книгу. Как и все издания серии «Великие полководцы» книга снабжена подробными историческими и биографическими комментариями; текст сопровождают сотни иллюстраций из российских и зарубежных периодических изданий описываемого времени, с многими из которых современный читатель познакомится впервые. Прекрасная печать, оригинальное оформление, лучшая офсетная бумага – все это делает книги подарочной серии «Великие полководцы» лучшим подарком мужчине на все случаи жизни.

Павел Степанович Нахимов

Биографии и Мемуары / Военное дело / Военная история / История / Военное дело: прочее / Образование и наука
1937. Как врут о «сталинских репрессиях». Всё было не так!
1937. Как врут о «сталинских репрессиях». Всё было не так!

40 миллионов погибших. Нет, 80! Нет, 100! Нет, 150 миллионов! Следуя завету Гитлера: «чем чудовищнее соврешь, тем скорее тебе поверят», «либералы» завышают реальные цифры сталинских репрессий даже не в десятки, а в сотни раз. Опровергая эту ложь, книга ведущего историка-сталиниста доказывает: ВСЕ БЫЛО НЕ ТАК! На самом деле к «высшей мере социальной защиты» при Сталине были приговорены 815 тысяч человек, а репрессированы по политическим статьям – не более 3 миллионов.Да и так ли уж невинны эти «жертвы 1937 года»? Можно ли считать «невинно осужденными» террористов и заговорщиков, готовивших насильственное свержение существующего строя (что вполне подпадает под нынешнюю статью об «экстремизме»)? Разве невинны были украинские и прибалтийские нацисты, кавказские разбойники и предатели Родины? А палачи Ягоды и Ежова, кровавая «ленинская гвардия» и «выродки Арбата», развалившие страну после смерти Сталина, – разве они не заслуживали «высшей меры»? Разоблачая самые лживые и клеветнические мифы, отвечая на главный вопрос советской истории: за что сажали и расстреливали при Сталине? – эта книга неопровержимо доказывает: ЗАДЕЛО!

Игорь Васильевич Пыхалов

История / Образование и наука