Восточные славяне накануне государственности

Интересно и то, что в земле радимичей (так же как у вятичей) не появилось в XI–XII вв. собственного княжеского стола Рюриковичей, что может указывать на то, что степень их контроля над радимичским регионом, особенно над его внутренними районами, ещё была относительной.

В качестве обозначения территории имя «радимичи» дожило как минимум до середины XII в. Под 6677 (1169) г. Ипатьевская летопись упоминает путь «на Радимиче», которым от реки Горыни проследовал в Суздаль князь Владимир Мстиславич (ПСРЛ. II: 537).

В отношении вятичей современная наука успешно преодолела негативный стереотип, заданный киевскими книжниками. Там, где летописцы видели в XI–XII вв. диких варваров-язычников, не подчиняющихся законным князьям и убивающих христианских миссионеров[54], там современные учёные находят развитую земледельческую традицию, самобытные политические институты, оригинальную материальную и духовную культуру, развивающуюся городскую жизнь, ремесленную традицию, успешную торговлю с Востоком и т. д. (Никольская 1981; 1987; Рыбаков 1982: 258–284; Седов 1982: 143–151; Трубачев 2000: 4—11; Зайцева, Сарачева 2011). По сути, в земле вятичей существовало особое славянское предгосударственное или раннегосударственное образование, не подвластное Рюриковичам.

Сама эта ситуация (глухой медвежий угол, по летописи, и вполне развитый регион Древней Руси, по данным современной науки, переживающий в XI–XII вв. свой расцвет) указывает на то, сколь ненадёжно прямое следование летописной традиции о славиниях Восточной Европы. Ведь эта традиция исходила из двух посылок:

1) законности и неизбежности установления над всеми восточнославянскими землями власти правящей в Киеве династии Рюриковичей, соответственно, все, кто с ней боролся, все династии, правившие в славиниях, в глазах летописцев автоматически были беззаконными мятежниками;

2) превосходства христианства над язычеством. Соответственно, все славянские этнополитические союзы, связанные временем своего расцвета с языческой эпохой или упорно державшиеся за веру предков (а борьба с экспансией Киева и борьба с христианизацией зачастую сливались, поскольку само христианство рассматривалось киевской общиной в качестве действенного инструмента унификации религиозной, а за ней и политической жизни подчинённых славянских территорий: Фроянов 2003), получают у него резко отрицательную оценку. Характерно, что понятие поганые (т. е. «язычники») – обобщающий термин, которым автор Повести временных лет (далее — ПВЛ) маркирует восточнославянские этнополитические союзы, завершив рассказ об их обычаях («Погании, не ведуще закона Божия, но творяще сами собе законъ»: ПСРЛ. I: 14; ПСРЛ. II: 10).

В Ипатьевской летописи употребляется и понятие «наши вятичи» (ПСРЛ. II: 374), аналогичное обозначению находившихся на службе русских князей-кочевников «свои поганые». То есть в целом неподконтрольная Рюриковичам языческая полития вятичей мыслилась древнерусской административной и интеллектуальной элитой как «не наша»/«чужая», не являющаяся частью Руси.

Соответственно, никакой объективности от киевских летописцев в оценке славиний Восточной Европы ожидать не приходится. Только о полянах, к которым автор ПВЛ принадлежал сам, он написал «мужи мудри и смыслени» (ПСРЛ. I: 9; ПСРЛ. II: 7) и дал только их обычаям положительную характеристику, как бы подчёркивая тем, что поляне были приготовлены к принятию христианства: «Поляне бо своих отець обычаи имуть кротокъ и тихъ и стыденье къ снохамъ своимъ и къ сестрамъ, къ матеремъ и к родителемъ своимъ, къ свекровемъ и къ деверемъ велико стыденье имеху. Брачныи обычаи имяху: не хожеше зять по невесту, но приводяху вечеръ, а завътра приношаху по неи, что вдадуче» (ПСРЛ. I: 13; ПСРЛ. II: 10)[55].

В то же время его описание обычаев их главных врагов, древлян, пронизано настоящим антидревлянским пафосом: «Древляне живяху звериньскимъ образомъ, жиоуще скотьски: оубиваху другъ друга, ядяху вся нечисто, и брака оу нихъ не бываше, но оумыкиваху оу воды девиця» (ПСРЛ. I: 13; ПСРЛ. II: 10). Древляне, как враги полян, враждебны и христианству; насколько близки к христианской практике обычаи полян, настолько же далеки от неё обычаи древлян, удел которых с точки зрения историософии ПВЛ – подчинение Киеву и исчезновение из истории.