Восточные славяне накануне государственности

В качестве примера рассмотрим то, как Д.Е. Алимов отводит известное сообщение ал-Мас’уди о народе В.линана[66], отождествляемого большинством историков с летописными волынянами[67]. По словам историка, «эта гипотеза (о В. линана на Волыни. – М.Ж.), остроумно комбинируя сведения из разных источников, не учитывала, однако, в полной мере специфики «социального знания» средневекового арабского автора. Так, фигурирующий в трактате ал-Масʻуди царь Мадж. к, некогда правивший народом В. линана, прототипом которого, по мнению сторонников существования Дулебского княжества на Волыни, был некий славянский правитель, легко интерпретируется как литературный образ, восходящий к библейскому Мешеху» (Алимов 2018: 128. Примеч. 53).

На самом деле это отнюдь не «легко». Статья А.С. Кибиня (Кибинь 2017: 44–58), на которую ссылается Д.Е. Алимов и в которой предпринята попытка развить старое предположение Ф. Вестберга, согласно которому под «баснословным общим царем славян и немцев» Маджком следует понимать библейского Мешеха (Вестберг 1903: 60), скорее декларирует данный тезис, нежели обосновывает его. Предположение Ф. Вестберга и А.С. Кибиня, на наш взгляд, не выдерживает критики, поскольку:

1) в сообщении ал-Мас’уди о Маджке и В. линана нет никаких библейских отсылок, отсутствуют намеки на контекст, в котором в Библии упоминается Мешех;

2) несмотря на все старания, А.С. Кибинь не смог привести ни примеров наименования Мешеха в арабской литературе формой, близкой к (Маджк), ни примеров того, чтобы кто-то из восточных авторов считал Мешеха прародителем славян;

3) Более того, сам ал-Мас’уди прямо считает славян потомками отнюдь не Мешеха, а другого сына Иафета, Мадая: «Славяне суть из потомков Мадая, сына Яфета, сына Нуха; к нему относятся все племена Славян и к нему примыкают в своих родословиях» (Гаркави 1870: 135).

Убежденность А.С. Кибиня в том, что «поиск прототипа в литературных источниках представляется более оправданным, нежели реконструкции аутентичной славянской устной традиции» (Кибинь 2017: 55), велика, но фактических аргументов в ее пользу нет. И в целом сведения источников о славянских этнополитических объединениях на Волыни мы считаем заслуживающими большего доверия, нежели остроумные конструкции современных авторов, отказывающих им в достоверности.

Отсутствие в источниках данных о каком-либо подчинении Волыни Киеву до конца Х в. Д.Е. Алимов пытается обойти следующим образом: «Стоит обратить внимание на тот факт, что в трактате Константина Багрянородного склавиния лендзян, хотя и названа подплатежной руси, не фигурирует в числе объектов совершаемого киевскими русами полюдья. Складывается впечатление, что лендзяне, хотя и были пактиотами русов, не знали «дистанционной эксплуатации» с их стороны, а потому характер их отношений с «Росией» не может быть описан исключительно в категориях господства – подчинения. Учитывая расположение Лендзянской склавинии прямо на «пути из немец в хазары», нам представляется, что статус лендзян как пактиотов Росии означал их социально-политическое партнерство с русами (курсив Д.Е. Алимова. – М.Ж.)», связанное с функционированием торгового пути (Алимов 2018: 130).

Едва ли такое объяснение можно считать удачным: в девятой главе «Об управлении империей» статус лендзян как пактиотов киевских русов ничем не отличается от статуса кривичей. При этом, по замечанию А.А. Горского, «специальное исследование термина πάκτον показало, что в византийских источниках X в., в том числе в сочинениях Константина Багрянородного, при описании событий VII–X вв. он обозначал только tributum, дань» (Горский 2017: 19). Точно так же и в тридцать седьмой главе Константин Багрянородный не указывает никакой разницы в статусе лендзян, древлян и уличей (последние тоже не фигурируют в рассказе о полюдье) как славиний, платящих дань русам. Таким образом, видеть в отношениях русов с лендзянами какие-либо принципиальные отличия от отношений русов с кривичами, древлянами и уличами источник не дает оснований.

Тезис Д.Е. Алимова о проникновении имени «словене» через посредство лендзян сначала в Киев, а уже оттуда в Новгород также, на наш взгляд, не имеет опоры в источниках. Отметив, что хронологически первым случаем употребления данного этнонима применительно к некоей общности на территории Восточной Европы является народ С-л-виюн, названный в письме хазарского царя Иосифа, адресованном влиятельному испанскому еврею Хасдаю ибн Шафруту (письмо датируется примерно серединой Х в.), ученый полагает, что «упоминание этого народа вслед за вятичами и северянами побуждает искать его в районе Киева» (Алимов 2018: 118).