Восточный фронт адмирала Колчака

8 июля мы потеряли Пермь и Кунгур. Положение становилось грозным, и осторожные люди, как военный министр Будберг, советовали вовремя убрать правительство в Иркутск, отвести войска за реку Ишим, дать им устроиться и отдохнуть, перейти временно к обороне. Адмирал согласился, но другие поймали его на его коньке и указали, что отъезд будет истолкован так, что будто адмирал боится опасности, и что, кроме того, переезд правительства произведет дурное впечатление за границей. Отъезд был отложен, и в дальнейшем мы увидим, во что обошлось это промедление. В игре на слабых струнах Колчака не было, конечно, чьей-либо злой воли или дурного умысла, но было много наивности и пустозвонства. Беспокоились, какое впечатление за границей может произвести отъезд правительства из Омска, но не тревожились, что будет с Россией, если Верховный Правитель позволит растрепать с таким трудом сколоченную армию. Да ведь и вся работа в Сибири была одним сплошным легкомыслием. Не только отложили отъезд, но по настоянию Лебедева и такого же безграмотного в военном деле полковника, по сибирской табели о рангах генерал-лейтенанта, вынудили адмирала согласиться на новое наступление, чтобы поправить прежние неудачи. А между тем в дивизиях было всего по 400 человек в строю при 6–7 тысячах нестроевых.

28 – 30 июля состоялось наступление под Челябинском и, разумеется, кончилось победой красных. Вину свалили на неподготовленность укомплектований, присланных Омским округом, хотя и округ, и военное министерство предупреждали, что новобранцы – только сырой материал, ни разу не стреляли и что ставить их в строй и тем более пускать в бой абсолютно невозможно. Но Лебедев, как зарвавшийся игрок, все думал, что счастье повернется в его сторону, не вспомнив ни разу, что в военном деле на первом плане стоит умение. За неудачами на фронте последовали восстания в тылу, где одновременно в этом направлении работали и большевики, и эсеры, и наши карательные экспедиции.

10 августа адмирал решил наконец расстаться с Лебедевым и заменил его генералом Дитерихсом, то есть кончил тем, с чего ему надо было начинать, учтя в свое время, что за Дитерихсом был не только большой служебный и боевой опыт, но, что по тому времени было очень важно, еще и тайная связь с чехами. Дитерихс начал с того, что с большим трудом добился от командующих армиями сведений о численности их войск, и оказалось, что в армиях значится всего 50 тысяч строевых при 300 тысячах нестроевых. Вспомнив, что раньше в армии значилось 800 тысяч человек, придем к заключению, что за летние месяцы она потеряла около полумиллиона человек. Не надо очень волноваться и думать, что это были убитые или раненые. В Сибири модус вивенди был таков: пока армия шла вперед, все оставались на своих местах, как только она отступала, солдаты, проходя мимо своих родных мест, неизменно дезертировали. Это было, так сказать, правило игры или неудобства территориальной системы комплектования. К тому же все вымотались и выдохлись от беспрерывных неудач, люди не хотели больше воевать, не хотели даже просто передвигаться. Тверды были лишь вяткинские (воткинские?) и ижевские рабочие да приволжские татары, которые все равно были уже так далеко от своих деревень, что попасть в них не рассчитывали. Ослабели духом и офицеры и не были больше способны на жертвенный подвиг. Бессмысленное управление колчаковских маршалов доконало и их.

Хотя оборона как способ действия вообще не свойственна ни революции, ни гражданской войне, но для Омского правительства, после поражения армии под Челябинском 30 июля, казалось бы, не было другого выхода, как перейти к обороне, чтобы дать армии возможность переустроиться и отдохнуть. Но в Омске все еще носились с мыслью, что все можно поправить одним ударом; нашелся и человек, который предложил нанести большевикам этот удар. Это был упоминавшийся мною ранее бывший полицейский пристав Иванов-Ринов, к тому времени интригами и подкупами сделавшийся атаманом Сибирского казачьего войска. Он заверил адмирала, что если казаков богато снабдить всем необходимым снаряжением, вооружением и одеждой и отпустить им определенное количество миллионов рублей, то войско поднимется как один человек и красным не устоять под его напором, а командование он, Иванов-Ринов, берет на себя. Адмирал, болевший душою за неудачи и горячо отзывавшийся на проявление всякой активности, ухватился за предложение и приказал выдать казакам все, что требовал И ванов-Ринов. К казакам полились деньги и имущество, но когда дело дошло до выступления в поход, то вместо обещанных 18 тысяч поднялось только семь с половиною тысяч казаков, да и те никакой пользы не принесли, потому что взявшийся ими командовать Иванов-Ринов обнаружил полное неумение выполнить поставленную ему генералом Дитерихсом задачу.