Восточный фронт адмирала Колчака

Ямщики и возчики вполне разделяли с нами желание быть дальше от военных, старались в советах со своими соседями и домашними изыскивать более спокойные места, расспрашивая только что вернувшихся подводчиков, отвозивших отступающих красноармейцев. Нам задавали только вопрос, имеются ли советские документы и в порядке ли они, потому что боялись, что при допросе не пришлось бы ответить за нас и им самим.

К вечеру же первого дня мы попали в татарское село, откуда ямщик брался нас доставить за 50 верст в село М. уезда, где у него были знакомые или родственники и где он помог бы нам ориентироваться для дальнейшего продвижения. Он убеждал нас положиться на него и не жалеть денег. Поставил самовар, наладил закуску, и мы принялись за обсуждение. Для вящего успеха мы вытащили приготовленную для подобного случая бутылку казенной водки, взятую еще в Омске, что, несомненно, должно было поддать духу нашему вознице. Момент был серьезный, и нужно было пустить все средства, имеющиеся в нашем распоряжении для достижения успеха.

Часов в 9 вечера на паре добрых коней, запряженных гусем, с колокольчиком на дуге, под неистовый лай собак, этой необходимой принадлежности всякого татарского селения, мы тронулись в путь. Повез нас ямщик действительно глухими небольшими деревнями. Подъехали, наконец, к тому селу, где предполагалось сменить лошадей; оно оказалось довольно большим, с волостным правлением и базаром. Не доезжая до села, ямщик решил остановиться и подвязал колокольчик, считая это более осторожным при въезде в околицу спящего, как думали, села. Однако во время этой остановки мы вдруг ясно услыхали по морозной ночи впереди, в селе, неистовый собачий лай и затем несколько громких выстрелов. Сомнения не было, в селе были красноармейцы.

Я начал немедленно настаивать на недопустимости въезда в него ночью, без предварительной разведки, считая, что попасть в руки шатающейся по улице, может быть, пьяной красноармейской банды было прямо безрассудно. Хотя спутник мой и сопротивлялся возвращению обратно, жалея потерянного времени, но все же удалось его уговорить вернуться в ближайшую деревушку к знакомому ямщика, черемису, дабы у него ориентироваться. Время же было около полночи.

Черемис, к которому мы приехали, рассказал, что действительно в селе стоят красные, и притом штаб какой-то крупной части, и ночью, ввиду тревожного состояния, переживаемого властями, ехать определенно не советовал, обещая наутро помочь достать лошадь. Изба нашего хозяина оказалась безобразно грязной и вонючей, но лошади после 50 верст быстрой езды настолько утомились, что благоразумие требовало ночевать.

Не найдя к утру смены лошадям, ибо по селу был объявлен десятником наряд на подводы для красноармейцев, мы решили вернуться к татарину-ямщику в исходное положение, где в переговорах и обсудить дальнейший образ действия, так как нам, по правде сказать, взятое направление доверия не внушало; мы лезли прямо в район, кишащий войсками, и обстановка говорила за необходимость держать курс более на запад, чтобы скорее выйти из фронтовой полосы. То, что нас остановил лай собак и мы не въехали в село, вероятно, спасло нас, как потом выяснилось, от весьма скверных последствий.

Приехав на следующий день на станцию, лежащую на Бугульминском тракте, мы решили ехать на Чистополь, так как под Бугульмой шли в это время сильные бои и пропуска туда не было. Здесь мы впервые встретили большевистские власти в лице пролеткульта, коменданта-матроса и т. д.

Обойдя их и предъявляя документы, мы просили пропуска на Казань; однако власти посылали нас из одной инстанции в другую, никто толком не знал, нужен ли письменный пропуск для пути, и вообще чувствовалась большая неуверенность среди начальства. Кое-как мы в итоге получили краткую записку, после чего хозяин станции согласился нам дать лошадь. Вообще, как я и позже неоднократно убеждался, связи и цельности распоряжений у властей абсолютно не было.

В «пролеткульте», который оказался на гастроли тут, нас поразили какие-то служащие там молодые девицы, одетые во все солдатское и весьма недвусмысленно заговаривавшие с нами в тесной канцелярии, в которую мы попали. Впечатление от всей этой обстановки даже у нас, бывалых людей, создавалось весьма странное и, я бы сказал, отталкивающее.

Между прочим, на базаре открыто торговали белым хлебом, кренделями и копчеными продуктами по весьма сносным ценам. По-видимому, в этом глухом месте за истекшую зиму власти порядков своих еще ввести не успели, так как дальше по пути мы нигде ничего подобного не встречали.