Восточный конвой

- Онемел, а? - сказал первый реме своему коллеге, когда протекло не менее минуты в полной тишине. - Бедный, бедный технет. У него даже речь отключилась, вот ведь как далеко зашел разлад. Пятая степень. Неужели же мы так и не узнаем, какой была его основная функция?

- Да ну, - все так же лениво-безразлично отозвался собеседник. Номер есть, запросим картотеку, и все будет яснее ясного.

- Конечно, мы так и сделаем, и незамедлительно. Но, коллега, как же тяжел и неблагодарен наш труд! Даже удовлетворить наше невинное любопытство из первоисточника мы не имеем возможности! Нет, положительно я буду просить, чтобы меня переналадили на что-нибудь другое. Займусь вопросами снабжения или финансами, например, - разве плохое занятие в наши прагматические времена?

На этот раз Милов не вздрогнул - он просто не очень внимательно вслушивался в разговор, переживая недавнюю оплошность, и не сразу оценил многозначительный намек. Кроме того, ему сейчас вообще ни на что не следовало реагировать: если уж он разлажен до пятой степени, то и придется держаться такой версии. Какой бы нелепой она ни казалась. Хуже всего менять версии на ходу.

- Да, речь нарушена, - сказал второй вместо того, чтобы высказать коллеге сочувствие по поводу их общей нелегкой судьбы. - Но восприятие работает. Глаза-то у него живут. Да еще как весело! Прямо прыгают и скачут. Значит, разлад не в центре. Какой-то периферийный разладик речи. Такой, случается, проходит, если технета немного встряхнуть - что-то там заскочило, а от сотрясения оно и встанет на место. Как вы относитесь к такому способу, коллега?

- Да, так бывает, вы совершенно правы, - поддержал первый. - Легкая встряска порой делает чудеса. Молчит технет, молчит, а потом вдруг начинает разговаривать, даже не говорит, а поет, да еще с такой охотой - потом их просто не заставишь замолчать.

- Я бы встряхнул его, - сказал второй, изображая нерешительность, но что-то я его боюсь. Поверите ли, коллега, - просто страшно приблизиться. Какой-то угрюмый, тяжелый технет. От того, что мы вернем ему речь, ему вряд ли станет легче. Нет, мне действительно страшно...

- Ну-ну, что вы, - успокоил его первый. - Он хороший, добрый технет, только немного разладился, и он не сделает вам ничего плохого. Он искренне хочет, чтобы все стало ясным и чтобы ни у кого не возникало лишних забот. Нет, нет, коллега, уверяю вас - он сам чрезвычайно озабочен тем, что с ним происходит, и если так настойчиво уклонялся от встречи с нами, то, конечно же, лишь потому, что не хотел печалить нас своим невеселым видом. Он заботился о нашем спокойствии, коллега, так что придется, хотите вы или нет, даже поблагодарить его за это. Он - смирный и благонастроенный технет, и я полагаю, что вы можете без боязни подойти к нему.

Второй реме, как бы вняв увещеваниям, встал и обошел стол, приближаясь к Милову. Был он, пожалуй, на голову выше и соответственно шире в плечах. Мощный был технет, но, насколько Милов успел заметить, ремсы все были такими, - наверное, их выполняли по специальной программе. Когда до Милова оставалось шага три, реме вдруг остановился:

- Нет, право же, я по-прежнему боюсь. Он все-таки очень злой, этот технет, зол и угрюм, он вовсе не добрый. Я отсюда прямо носом чую, какой он бяка. Пожалуй, я не стану к нему приближаться. Что вы на это скажете?

- Вы же добры от природы, - ответил на это первый. - И, не сомневаюсь, справитесь со своим страхом, чтобы сделать благо этому нашему бедному, несчастному собрату... Смотрите-ка, он даже и не удивляется!

- Сейчас удивится, - пообещал второй ремс. И, сделав еще шаг вперед, нанес Милову мгновенный правый боковой в челюсть. То был нокаутирующий удар.

Потолок вдруг встал перед глазами, вспыхнул и превратился в галактику. Милов, не сгибаясь, рухнул на пол. Стало тихо и темно. Только негромко и густо шумело в ушах.

- Пожалуй, он и в самом деле удивился, - еще успел услышать он, выключаясь.

4

(122 часа до)