Восточный вал

До сих пор Мартину казалось, что он так и не удостоит его больше взгляда, а все то, что он сейчас произносит, – это размышления вслух, разговор с самим собой. «Впрочем, кто его знает, может, он видит меня даже с плотно закрытыми глазами, как видит в эти минуты все то, что открывает ему предчувствие?!».

– Мы и так уже достаточно наплодили себе врагов, Борман, неумолимых и беспощадных врагов, – укоризненно молвил Гитлер. – Возможно, в этом кроется самая большая наша ошибка: мы сотворяем себе врагов как раз тогда, когда нам очень нужны друзья.

– Однако еще не поздно, мы еще могли бы договориться с русскими, мой фюрер.

– С русскими – нет. Только не с русскими!

– Следует хотя бы попытаться. Еще не поздно начать переговоры. Ведь тогда, в 1943-ем, они почти согласились! Теперь, когда наши войска оставили пределы России…

– Поздновато, Борман. – Ответ был категоричным, и все же он немного успокоил рейхслейтера. Было время, когда Гитлер и слышать не желал о переговорах… Особенно с русскими. – Они опьянены кровью жертвы. Они уже видят себя на колесницах триумфаторов. Все: русские, англичане, американцы, даже всеми презираемые румыны, – и те видят себя в тогах триумфаторов.

– Еще и эти трусливые, продажные румыны! – сокрушенно покачал головой Борман.

– Бедная, растерзанная Германия! Это так обидно, что арийское государство погибает, в то время как рядом с ним выживают целые страны тех, кто вообще не достоен этой планеты, не достоен нашей священной Европы. Государство, которое в век загрязнения рас уделяет внимание уходу за своими лучшими расовыми элементами, однажды должно стать властелином Земли[28]. Значит, мы недостаточно усиливали наш расовый арийский элемент в рейхе. Недостаточно, недостаточно, Борман! И пусть никто не смеет уверять меня в обратном! – истерично барабанил он истощенными жилистыми кулаками в коленки.

– Однако все еще есть возможность начать переговоры. – Услышав это, Гитлер повертел головой, словно метался в бреду или пытался утолить зубную боль. Однако рейхслейтера это не остановило. – По-моему, такая возможность представляется. В крайнем случае, можно попытаться выиграть время.

– Тогда, в «Вервольфе», под Винницей, ты тоже настаивал на переговорах с русскими, на перемирии с ними…

– Предлагал, мой фюрер, – деликатно уточнил Мартин.

Сейчас, после покушения на Гитлера, вслух вспоминать о приверженности к перемирию с кем бы то ни было из противников, а тем более – с русскими, стало небезопасно даже для него, рейхслейтера и личного секретаря фюрера.

– Вас много было таких, кто готов был добиваться мира любой ценой.

– Я к ним не принадлежал, – непростительно резко отреагировал Борман, – потому что знал цену победы наших солдат. Мир, но не любой ценой. Если бы нам удалось достичь его, когда наши войска еще находились между Днепром и Волгой, то наш «Восточный вал»[29] пролегал бы сейчас по Дону, или, в крайнем случае, по правому берегу Днепра. Теперь же его придется сотворять, в лучшем случае, на старых границах Германии. И это – в лучшем случае.

– «Восточный вал»? – неожиданно ухватился за эту мысль Гитлер, совершенно забыв о намеке относительно переговоров с русскими. – Да, Борман, да, кажется, мы совершенно упустили это: «Восточный вал»! Мы должны быть готовыми стоять на нем, как на последней позиции – на рубеже смерти, рубеже чести германской нации.

Спустив ноги на пол и растирая руками лицо, фюрер с минуту согбенно сидел в позе человека, приходящего в себя после ночного запоя.

– Думает ли теперь кто-либо в рейхе о сооружении вала, который способен окончательно остановить русские орды?

– Никто, мой фюрер.

– Почему? – с трудом поднял Гитлер слишком тяжелую для его тщедушного тела голову. – Почему так происходит, Борман?

– Опасаются, как бы это не было истолковано в духе пораженческих настроений, – мстительно напомнил ему рейхслейтер определение, которым клеймил когда-то Гитлер в ставке под Винницей его самого. – Возможное обвинение в пораженчестве и предательстве – вот что постоянно сковывает всякого, кто действительно пытается думать о завтрашнем тяжком дне нашей обороны и политики.

– Значит, они все-таки боятся меня, – без особой радости констатировал фюрер.

– Но это тот случай, когда они должны не бояться, а верить.

– Где карта? – решительно поднялся, почти подхватился Гитлер, осматривая стены и стоявший рядом стол. – Где здесь, черт возьми, карта?!

– Карту, – тотчас же толкнул дверь Борман. – Фюреру – карту Восточного фронта!

– Она в кабинете! Рядом с комнатой отдыха, – отозвался адъютант фюрера Шауб. – Однако передвижение войск противника в результате последних наступлений на нее еще не нанесено.

– А передвижение германских войск в результате последних наступлений вы на эту карту уже вообще не наносите?! – патетически воскликнул Борман.

– Не в ту сторону они передвигаются, господин рейхслейтер, – вызывающе объяснил адъютант фюрера.

– А русские, по-вашему, передвигаются в «ту» сторону?

– За русскими мы едва поспеваем даже по той, главной, карте, – простодушно объяснил Шауб.