Востоковед

Вдалеке на трибуне заговорил микрофон, гулко, с металлическими перезвонами, бессловесно отражаясь от зданий, улетая в синюю дымку, где знойно туманился Нил, и дальше, к мечети Омара Макрама. Площадь казалась огромной квашней, в которой взбухало черное тесто. Торобов чувствовал магму, которая изливалась из бездонных глубин Востока. Из таинственных недр, откуда исходили народы, пламенные пророки, мистические вероучения. Этому извержению не было конца. В глубине земли зарождались новые народы, зрели новые вероучения, обитали неродившиеся пророки. И он, Торобов, востоковед и разведчик, был не в силах заглянуть в эту живородящую бездну.

Он увидел, как далеко, за трибуной, со стороны моста Каср аль-Нил показались броневики и стали выстраиваться за цепью полицейских, уродливые, грязно-зеленые, похожие на толстых жаб. Ораторы сменялись у микрофона, насылали на площадь волны звенящего звука, и казалось, в небе гремит огромный лист кровельного железа.

«Студентам нужен хлеб!», «Студентам нужен хлеб!» – молодые люди зло скандировали, вздымали кулаки, подпрыгивали. Кругом были возбужденные лица, горящие глаза, гибкие тела.

Торобов был един с толпой. Ему хотелось кричать и подпрыгивать. В него ударило электричество, когда соседний парень с кудрявыми волосами и золотой серьгой в ухе случайно задел его рукой. На него накатил металлический звук мегафона, оросив железной влагой. И стоящий рядом человек в вязаной шапочке стал потрясать над головой Кораном, выкликая «Аллах Акбар!».

Торобов видел, как на трибуну взобрались полицейские. Отпихивали ораторов, сбрасывали с помоста. Полицейский овладел микрофоном, и лязгающие звуки приказа полетели в толпу. Каждый больной удар отзывался ревом. Толпа литой стеной двинулась к трибуне. Заглушая лязг мегафона, раздалось: «Аллах Акбар!» Нестройно, разрозненно, затем все слаженней, единым дыханием, клекотом. Казалось, великан бьет молотом по наковальне. Огненно летели грозные слова, от которых шатались здания, качался мост через Нил, разбегались полицейские. Кукла президента Сиси задымилась. Ее подожгли, она роняла липкий огонь. Упала с шеста, и ее топтали, плевали.

Толпа повалила к трибуне. Торобов слепо, вместе со всеми колыхнулся, сжатый толпой. Услышал, как тупо застучали пулеметы. Броневики, как ромбовидные жабы, палили в толпу. Трассы били по головам, рикошетили вверх, и казалось, что толпа, как бронированная плита, отшвыривает пули. Но там, куда били очереди, возникали пустоты. Часть толпы все еще кричала «Аллах Акбар!» и подскакивала, но другая, попавшая под пули, стенала, визжала. И среди этой разноголосицы стучали пулеметы.

Торобов почувствовал, как слепо качнулась толпа, темный сгусток сдавил его и понес в сторону Каср аль-Айн. Он бежал в толпе, молча, задыхаясь, стремясь не упасть, чувствуя под ногами живые тела, по которым бежала толпа. Девушка, бежавшая рядом, споткнулась о чье-то тело, упала, на нее наваливались, падали, и толпа огибала живой стенающий холм.

Он добежал до зданий и прижался к стене, боясь, что рухнет от разрыва сердца. Видел, как мимо несутся люди. Пробежал безумный старик в чалме, отталкиваясь клюкой. Скачками пронесся парень с кудрями, и в ухе его сверкнула серьга. Торобову показалось, что мимо пробежал доктор Ибадат в разорванном пиджаке.

Торобов стоял, прижавшись к гранитной облицовке дома, слыша рев и топот толпы, стук пулеметов. Ему казалось, что из мутной синевы смотрит на него грозный лик, указывает отточенным перстом.

«Это ты! – неслось из неба. – Это ты!»

Площадь пустела, с нее убегали остатки толпы, лежали тела, валялись транспаранты. Медленно катили уродливые, как зеленые гробы, броневики, били вслед убегавшим редкими очередями. Рядом с Торобовым прижался к стене пожилой человек с сухим кадыком, седой копной волос. Задыхался, хватался за грудь, умоляюще водил глазами. Очередь ударила в стену дома. Крупнокалиберная пуля снесла человеку полголовы. И пока тот падал, Торобов видел его развороченный череп, язык, оскал зубов и в этом оскале узнал хохочущую баранью башку, которую в Бейруте послал ему на тарелке Фарук Низар.

Он вернулся в отель и принял горячий душ, лил на себя шампунь, стараясь смыть гарь, ужас, парные запахи ревущей площади. Не понимал, как мог поддаться искушению и отправиться на митинг, рискуя погибнуть и сорвать задание.

Это был непростительный промах, еще одна смертельная ловушка, поставленная на путях погони.

Собрал саквояж, вызвал такси и среди полицейских сирен и фиолетовых мигалок устремился прочь из Каира по северной трассе, в сторону сектора Газа.

Чем дальше он уносился от Каира, тем спокойней билось его сердце, ужас слабел, темный ком безумия, страдания и ненависти постепенно отставал, таял вдали вместе с туманным городом.

Он сидел на заднем сиденье, отделенный от шофера прозрачной перегородкой, видел его сутулую спину, бритый затылок и кепку. Брелок в виде скарабея, который болтался на лобовом стекле. Хотел завязать с ним разговор. Спросил:

– Скажи, когда было легче жить? При Мубараке, Мурси или теперь, при Сиси?