Востоковед

Бедуин отвел Торобова в сторону, где у обочины стояла замызганная «тойота», с красным цветком на дверце. Они съехали с шоссе и долго тряслись по ухабам, пока не достигли поселка с серыми домами и высокими заборами. «Тойота» въехала во двор, где расхаживали овцы и куры, и навстречу им вышел хозяин, такой же вяленый, сморщенный, как и шофер, с тем же осторожным и цепким взглядом. Обменялись сердечными приветствиями. Когда входили в дом, низко, с треском, прошел вертолет, и хозяин кулаком погрозил ему вслед:

– Стреляет. Вчера у соседа овцу убил.

Вошли в дом, но вместо жилой комнаты Торобов увидел помещение с колодцем и тусклой лампочкой, освещавшей ступени вниз.

– Плати, – сказал шофер. – И ему плати.

Торобов расплатился и, прихватив саквояж, полез вниз, чувствуя сырой земляной запах, не зная, увидит ли он снова белый свет или будет погребен здесь, вместе с другими, безвестными.

Дно колодца было утрамбовано, от него уводил туннель. Лежал пластмассовый короб, похожий на открытый гроб. Стальной трос, привязанный к коробу, тянулся в туннель.

– Ложись, – приказал хозяин. – Голову не поднимай, а то снесет. – Достал из кармана рацию и что-то пробулькал в нее.

Глава 13

Трос натянулся, дернулся. Узкая щель всосала Торобова. Гроб шелестел, дрожал. Лицо чувствовало холод близкой проплывавшей земли. Спина ощущала вмятины и бугры туннеля. В полном мраке, стиснутый со всех сторон, он испытал ужас. Ему показалось, что трос оборвется и он застрянет здесь, сдавленный могильной тьмой.

Не знал, как долго продолжалось движение, как долго длился страх. Чуть забрезжило, посветлело. Его подземная ладья выплыла в тусклое свечение. Он оказался на дне колодца, где продолжал рокотать мотор и горела мутная лампочка. Двое с неразборчивыми лицами помогли ему встать. Подвели к лестнице, неся его саквояж. Над колодцем, из которого выбрался, был натянут брезентовый тент. Грязная, наполненная жижей колея вела из-под тента.

Его встретили двое, в камуфляже, с недобрыми глазами.

– Иди за нами, – приказал один, другой подхватил саквояж.

Он следовал за ними под вечереющим небом, и вокруг было множество рыхлых земляных куч, будто их нарыл огромный крот. Серые, черные, розовые, с примесью разноцветных глин, груды были извлечены из туннелей. Этих подземных коридоров, ведущих в Египет, было множество. Величина каждой груды была соразмерна длине и широте туннеля.

Его подвели к будке, почти втолкнули в замызганное помещение, где находился человек, утомленный, небритый, в жилете с множеством карманов, из которых торчали рация, фонарь, блокноты.

– Ты кто? – спросил Торобова человек.

– Писатель. Из России.

– Документы.

У него отобрали паспорт, обыскали, раскрыли саквояж и вытряхнули содержимое.

– Зачем ты здесь? – Ел аза человека смотрели с неприязнью, почти с ненавистью. Казалось, появление Торобова причиняет ему страдание. – Что тебе нужно?

– Хочу повидать моего друга.

– Кто он?

– Хабаб Забур.

Взгляд человека дрогнул, сошелся на переносице Торобова, словно там зажглась красная точка прицела. Молчал, рассматривал пришельца, одного из многих, стремящихся в палестинскую Газу сквозь заслоны Израиля, – беженцев, торговцев, журналистов, разведчиков. Пытался понять, кто перед ним.

– Свяжись с Хабабом. Сообщи обо мне. И у тебя больше не будет забот.

Человек не ответил. Поднялся и вышел. Щелкнул дверной замок. Торобов присел на освободившийся стул и закрыл глаза.

Под веками стало взбухать, наливаться, словно поднимались грунтовые воды. Клубилась площадь Тахрир с перекрестиями пулеметных трасс, в которых металась толпа. Сползала вдоль стены оскаленная, с высунутым языком голова. Струилось синее шоссе, мелькнули провисшие гусеницы броневика и сонное, в танковом шлеме лицо стрелка. Уходила вдаль бирюзовая лента канала, и по ней медленно, оставляя клиновидные следы, плыли суда. Лепешки кактуса, усеянные иглами, были готовы зацвести, и на них, словно капли крови, набухли бутоны. Стая лисиц, как волна, переливалась по пустыне, выгнув седые спины.

И внезапное озарение, – этой же дорогой, из Вифлеема в Египет спасался Младенец Иисус. Дева Мария сидела на осляти, держа у груди Младенца. Иосиф брел, с трудом переставляя сандалии. И тот черный каменный выступ был местом их отдыха, где они скрывались в тени. И та синяя кромка холмов была все той же, и по ней скользили усталые глаза Богородицы.

Эта мысль была столь остра, лицо Младенца с растворенными очами, крохотными ноздрями, бутончиком розовых губ было столь живо, что Торобов испугался этого видения. Оно возникло не из глубин его памяти, а пришло извне, было ниспослано. Он, Торобов, отправился в дорогу, чтобы совершить убийство, и встретил на этой дороге Иисуса, Который шел прекратить убийства, укротить бушующую в человечестве ненависть.

Но чудо этой встречи не остановило Торобова, он лег в черный гроб, и железный трос утянул его в преисподнюю. Вспоминая чудесную встречу, любя Иисуса, винясь перед Ним, он все равно совершит убийство.