Востоковед

Шофер подумал и, не оборачиваясь, ответил:

– Сегодня в Египте хорошо живут только мумии.

Они катили по пустынному шоссе, среди солнечной сизой равнины. Иногда попадались армейские блокпосты. Блестели гусеницы транспортеров. Стрелки стояли по пояс в люках, сонно смотрели на трассу, не останавливая машин.

По стальному мосту пересекли Суэцкий канал. Сразу за мостом Торобов попросил таксиста остановиться. Вышел из машины.

Среди серых холмов текла огромная голубая протока, исчезая в туманной дали. По каналу в обе стороны двигались суда двумя непрерывными вереницами. Торобов следил за движением сухогрузов, танкеров, самоходных барж, пассажирских теплоходов. Среди них серыми стальными уступами выделялись военные корабли. Плыли гигантские газовозы, многоэтажные перевозчики автомобилей. В их молчаливом движении было упорство и сила земных цивилизаций, которые обменивались изделиями, товарами, идеями, сокровенными знаниями. И бог весть, какое тайное знание перетекало теперь из одной половины мира в другую. Какой невидимый замысел, благой или ужасный, двигался по этой бирюзовой воде. В Торобове, созерцавшем канал, дрогнула и налилась невидимая вена.

У дороги продавец торговал апельсинами. Оранжевые плоды сияли на солнце. У продавца было смуглое, почти черное лицо, фиолетовые губы и прямой неарабский нос. Он был наследником народа, строившего пирамиды и поклонявшегося древним богам. Торобов купил два апельсина и один протянул шоферу. Тот принял апельсин, достал маленький ножичек с перламутровой ручкой и надрезал кожуру. Разделил ее на лепестки, обнажив сочную, в белых волокнах сердцевину. Подал плод Торобову. Они стояли, ели апельсины, глядя, как по синему каналу беззвучно плывут корабли.

За каналом начинался Синай. Тянулись лысые холмы. У обочин росли кактусы, колючие лепешки, прилепившиеся одна к другой. Торобов смотрел на волнистую пустыню и думал, что сюда, на эту пепельную землю, упал из неба ворох тел и горящих обломков. И та безвестная женщина с распущенными волосами, и ее дочь, сжимавшая руку матери своей мертвой рукой, и ребенок в люльке, и стюардесса с фирменным красным платком, и вальяжный старик, читавший газету, которая в падении облепила его лысую голову. Все это сыпалось, повисало на колючках, расплющивалось кляксами, рождая невидимый вихрь, который подхватил Торобова, ввергнул в погоню, в кружение по странам среди стреляющих мечетей и рынков.

У машины лопнула шина. Шофер, охая и ворча, стал менять колесо. Торобов спустился с шоссе и пошел на ближайший холм, шурша бурьяном.

Зимняя пустыня уже прогревалась солнцем. Сухой бурьян металлически блестел. Волнистая даль полнилась таинственным свечением, будто там скользили прозрачные тени, туманились миражи. То были исчезнувшие племена и народы, от которых не сохранилось имен. Они заблудились в холмах, где пространство сворачивалось в спираль, небо менялось с землей местами, открывались ходы в иные миры. Туда уходили народы, пропадая бесследно. И только один предводитель вывел свое племя из лабиринта, блуждая сорок лет по пустыне, путаясь среди земных перекрестков, проваливаясь в бездну времен.

Торобов смотрел на прозрачные миражи, чувствуя таинственные прогалы, загадочные спирали, от которых голова начинала кружиться. Здесь не было покоя душе, и эта тощая земля плодоносила пророками, а душа неутолимо ловила из неба невнятные гулы, превращая их в священные тексты.

Торобов увидел, как вдали двинулся с места кусок пустыни, заструился, заблестел, превращаясь в живой поток. Этот поток приближался, трепетал. Множество лисиц, серых, пепельно-бурых, выгнув худые спины, вытянув хвосты, мчались по пустыне, гонимые то ли страхом, то ли заветной звериной мечтой. Пронеслись мимо Торобова, не замечая его, высунув страстные языки, и пропали, быть может, в одном из лабиринтов земли.

Машина достигла границы Египта и сектора Газа. Таможня, погранзастава, контрольно-пропускной пункт перегораживали трассу. Множество автомобилей скопилось на границе, изнуренные люди ожидали, когда им позволят пересечь границу.

Торобов расплатился с шофером. Тот пошел разыскивать пассажиров, уезжавших в Каир, а Торобов, не смешиваясь с толпой, встал в стороне, стараясь привлечь внимание проводников-бедуинов, помогавших нелегально пересечь границу.

Вскоре к нему подошел человек в матерчатой куртке с кожаными заплатами на локтях. Такие же заплаты были у него на коленях. Его лицо было черным от солнца пустыни, вяленым, сморщенным, как сухофрукт. Но из морщин смотрели зоркие, цепкие глаза, как у хищной птицы.

– Куда? – спросил человек, держа руки в карманах.

– Туда. – Торобов кивнул в сторону границы.

– Чего не идешь?

– Тебя жду.

– Заплатишь?

– Тебе заплачу.

– Пойдем.