Востоковед

– Брат Леонид, внизу, в холле, меня ждут наши братья, которые недавно освободились из израильских тюрем. Я проведу с ними беседу, а потом буду только с тобой.

Они спустились в холл, где за длинным столом сидело несколько мужчин и одна женщина. Все они, в темных одеждах, с утомленными лицами и тревожными глазами, казались обугленными, обгорелыми. Их посыпал пепел жестокого пожара, в котором сгорели их дома, а они, чудом спасенные, все еще слышали треск падающих в огне перекрытий.

Хабаб уселся за стол, посадил рядом с собой Торобова.

– Братья, вы хотели встретиться со мной. Хотели получить в Газе работу. Я выслушаю вас. Пусть каждый расскажет о себе и назовет работу, которую хотел бы выполнять.

Первым заговорил изможденный старик с голым черепом, на котором, как мох на камне, темнели болезненные коричневые пятна.

– Меня зовут Дабир Оби. Я историк, профессор. Преподавал в университете в Рамалле. У меня много научных работ. Мои работы по истории Палестины переведены на английский язык.

– За что попал в тюрьму, брат Дабир?

– Прочитал лекцию о ханаанских народах, которых истребили евреи, захватывая «обетованную землю». Рассказал студентам, как пленных хананеев бросали в ямы с известью, клали под железные пилы и дробили кости молотками. Я выдвинул теорию, что народ Палестины образовался от смешения арабов и хананеев. И гонения Израиля продолжаются со времен Ветхого Завета. Меня арестовали прямо в университете, и я провел в тюрьме десять лет.

– Сочувствую тебе, брат Дабир. Какую работу ты хотел бы выполнять?

– В тюрьме я написал книгу по истории Палестины. Я писал ее карандашом на листках, которые мне выдавали охранники. Когда меня выпускали из тюрьмы, начальник у меня на глазах разорвал всю книгу и сжег обрывки. Я смотрел, как сгорает моя книга, и у меня случился инфаркт. Теперь я хотел бы по памяти восстановить мою книгу.

– Ты можешь преподавать в университете Газы. Читай лекции по истории Палестины и восстанавливай свою книгу.

– Спасибо, брат Хабаб. – Старик закрыл лицо костлявыми руками, а когда убрал руки, его глаза были полны слез.

Вторым говорил седовласый мужчина с беззубым ртом и запавшими щеками.

– Я Сабиг Магжун. Просидел в тюрьме восемь лет, из них три года в одиночной камере.

– За что тебя арестовали, брат Сабиг?

– У меня дома нашли автомат. Жена спрятала его в шкаф, где хранились простыни, но они все равно нашли. Когда я был ребенком, только начал ходить, я кинул в израильского солдата щепку, и он избил меня. Когда я подрос, я кидал камни в израильские танки. Танкисты поймали меня и сломали руку. Когда я вырос, я взял автомат и за это попал в тюрьму, где мне выбили все зубы. Теперь я хочу получить гранатомет и сражаться с израильской армией. – Человек говорил, шамкая беззубым ртом, но глаза его полыхали фиолетовым огнем, как два ненавидящих факела.

– Хорошо, брат Сабиг. Ты отдохни, подлечись, а потом мы определим тебя в боевое подразделение.

Третьим говорил худой человек с измученным лицом, на котором топорщились брови, дергались губы, смотрели круглые, как у испуганной птицы, глаза.

– Я – Хаббан Ибатулла, журналист. Написал листовку, где предвещал день, когда отряды ХАМАС пройдут по улицам Иерусалима и помолятся в мечети Аль-Акса. Меня арестовали и мучили. Засунули пальцы правой руки в дверь и раздробили. Я не могу печатать на компьютере мои статьи. Но я могу работать на радио и воспевать тот день, когда отряды ХАМАС пройдут по Иерусалиму и помолятся в мечети Аль-Акса.

– Я читал твою листовку, брат Хаббан. Все будет так, как ты написал. У нас на телевидении есть свободное место. Нашего диктора расстрелял израильский беспилотник. Ты займешь в студии его место.

Хабаб повернулся к маленькой женщине в черном, которая все это время вздрагивала, порывалась сказать, умоляюще взглядывала на Хаб аба:

– Ты опять пришла, Саада. Я тебе говорил, что у нас нет сведений о твоем муже. Мы не знаем, в какую тюрьму его посадили. Но как только узнаем, я сам приеду к тебе и все расскажу.

– Спасите моего Али! Два его сына растут без него! Они не скоро вырастут, чтобы отомстить за отца! Почему вы не роете туннель под стену? Почему не нападаете на израильских солдат? Возьмите их в плен и обменяйте на моего Али!

Она зарыдала, и ее плечи задрожали под черным облачением, словно обрубленные крылья, и она, теряя силы, затихала в его объятиях.

Торобов испытывал к ним острое сострадание, причастность к их горючей судьбе, к их нескончаемой борьбе, в которой они приносили жертвы, добывая свободу, самую высшую ценность среди мглы и жестокости осатанелого мира. Его вчерашнее ночное уныние, опустошенность и чувство тщеты отступили.

Они сели в автомобиль и покатили из центра Газы к окраинам, где исчезали высотные здания и тянулись утлые одноэтажные домики.

– Куда мы, Хабаб?