Востоковед

– Это наш брат, русский, доктор Леонид. Приехал из Москвы поддержать ваш дух.

Парни молчали, были не видны их закрытые платками губы, но глаза над кромками платков сияли любопытством и молодым блеском.

– Если израильская армия перейдет границу и вторгнется в Газу, они примут первый удар. Миномет ударит по пехоте, а мину кинут под танк. – Хабаб показал на куль, обмотанный лентой. – Здесь, под землей, много туннелей. Наши бойцы перед носом вражеской пехоты ныряют под землю и оказываются в тылу врага.

Торобов смотрел на худые тела, на жилеты с множеством карманов, из которых торчали автоматные рожки и ручные гранаты. Испытывал мучительную к ним любовь, отцовское влечение и нежность. Боялся подумать, как двинутся ревущие громады, окутанные огнем и дымом, и навстречу им бросятся эти хрупкие юноши, кидая под гусеницы кули взрывчатки.

– Это мой сын Кааб. – Хабаб обнял того, что докладывал обстановку. Отодвинул черный треугольник платка, и Торобов увидел свежее, чистое лицо, румяные губы, щеки и подбородок, тронутые легким юношеским пушком. Видел, с какой нежностью и гордостью отец смотрит на сына. – Нам пора! – сказал Хабаб, натягивая на губы сына черный платок. – Аллах Акбар!

И в ответ слитно, в одно дыхание прозвучало:

– Аллах Акбар! – и полетело в черную пустошь.

Глава 15

В темноте они подъехали к гостинице и были готовы расстаться. Завтра утром Торобова подхватит машина и повезет к туннелям, он покинет Газу и продолжит свой изнурительный поиск.

– Сейчас мы начнем боевую операцию, – произнес Хабаб. – Хочешь принять в ней участие?

– В чем суть операции?

– Рыбаки добывают для Газы рыбу. Без рыбы у нас начнется голод. Израильские катера отгоняют рыбаков к берегу, и уловы сократились, рыбный рынок опустел. Самые смелые рыбаки нарушают запрет евреев и выходят за пределы километровой зоны, ставят сети и возвращаются с большим уловом. Несколько дней назад рыбак, член ХАМАС, вышел в море, нарушил запрет, и его расстрелял израильский катер. Лодку с убитым выбросило на берег. Его брат через час выходит в море, чтобы отомстить. В лодку загрузили взрывчатку. Он должен незаметно добраться до катера и взорвать его. Это послание евреям, требование, чтобы они расширили для рыбаков зону лова.

– Рыбак взорвется вместе с лодкой?

– Это его выбор. Это не приказ.

– Я не могу в этом участвовать. Это не моя война. Это не моя земля.

– Ты посадил дерево, и теперь это твоя земля. Ты борешься за справедливость, значит, это твоя война. Мы идем провожать нашего брата. Пусть он тебя увидит. Пусть знает, что Россия вместе с нами в нашей борьбе.

– Ты настаиваешь, я пойду, – сказал Торобов, испытывая мучительное сомнение. Было неправедно провожать героя на смерть, а самому оставаться на безопасном расстоянии от смерти. «Но неизвестно, – подумал он, – как велико это расстояние».

В стороне от города, на пустынном берегу, стояли машины. У воды, едва различимые, темнели люди. Хабаб и Торобов подошли. Несколько автоматчиков в масках дали им пройти. Мулла, в мучнистых одеждах, в белой чалме, поклонился Хабабу и Торобову. Маленькая женщина, вся в черном, держала за руку высокого молодого мужчину. Его лицо в лучах фонаря отливало медью, жарко и огненно сверкали глаза, безмолвно шевелились узкие губы. Металлическая лодка уткнулась носом в песок. За кормой темнел мотор, а на носу горбился тюк, обмотанный клейкой лентой. Море светилось, среди фиолетовых волн пробегали длинные млечные зарницы. Катились вместе с волнами к берегу, словно прозрачные духи бежали по волнам, а потом отталкивались и взлетали, а их место занимали другие, светящиеся и бесплотные. Далеко, во мгле то появлялись, то пропадали огни катеров, желтые, как капельки жира.

– Сабил, это наш брат Леонид из России. Он расскажет русским о нашей борьбе, о ХАМАС, о твоем подвиге, чтобы о нем узнала вся земля, друзья восхитились, а враги содрогнулись.

Огненные глаза Сабила скользнули по Торобову и пробежали мимо, словно не заметили. А Торобов вновь испытал мучительную неуместность, желание повернуться и уйти. Заставил себя остаться, повторяя: «Это ты!» Млечные духи вод окружали их голубоватым свечением, взмахивали прозрачными рукавами, словно прощались. Море шелестело, гудело, словно в его глубине играла таинственная музыка.

Женщина в черном, мать Сабила, не выпускала руку сына, тянула его прочь от моря, от погребальной музыки, белых призраков, далеких желтых огней.

– Сабил, мой сыночек. Зачем я тебя родила? Зачем тебя у меня отнимают? Сначала Табиб, а теперь и ты. Возьми меня в лодку! Возьми меня с собой на небо! Не хочу я жить без тебя на земле!

– Мама, мама, – Сабил прижимал к себе хрупкое тело матери, – зачем ты плачешь? Ты радуйся, смейся! Я скоро увижу Табиба, мы обнимемся с ним по-братски. Я расскажу ему, как мы жили без него, как часто его вспоминали, как ты любишь его. Мы станем ждать тебя и встретим и снова будем вместе. Там не будет войны, там не будет голода. Там будут цветы, чудесные птицы, о которых ты нам рассказывала в детстве. Мама, не плачь!