Восторженный беглец

Прошло две недели, письмо давно улетело на БАМ, Люся следом послала слезную телеграмму — Костя не отвечал. И вдруг я получил письмо, почему-то со штампом томского почтамта. Он в Томске?! Скорее всего, кто-то из новых знакомых летел в эти края, и Костя попросил бросить конверт в ящик — все быстрее, чем из поселка Молодежный… Я вскрыл и прочел: "Витя! Не надо меня дергать! Скажи ты им, в институте! Деньги для меня — тьфу! Вы живете как во сне со своими никому не нужными открытиями! А я просыпаюсь каждый час, прищемив себе руку железякой, или когда глаза трещат от света! И все больше, и все больше просыпаюсь! Ноу андестед?! Да здравствует огонь, топор, лом. деньги, бабы, сила, свобода, рыба в воде, соль… Прощай! И не пишите сюда — я отсюда уезжаю!.." На обратной стороне листочка карандашом было бегло набросано— я разобрал не с первого раза: "Говорят, в Тибете живут однокрылые птицы — летают попарно. У нас, слава богу, в стране все птицы двухкрылые, к прекрасно можно существовать одному. Паскаль: "Животные не восхищаются друг другом". (Интересно. почему он записал эту цитату? Ему так тяжело?..) Белинский: "Много людей живет не живя, а только собираясь жить". (О ком? Обо мне?..) Бальзак: "Никто не станет разыскивать скрытые добродетели. (А это к чему?!)

Трагедия, трагедия разыгралась в его душе, а я ничего не могу понять. Предлагали же ему кефир, штаммы которого он вывел с Утешевым, назвать "Ивановский" — отказался. Значит, дело не в неутоленном честолюбии? В чем? Я набрал номер домашнего телефона Люси — ответила дочь Света:

— Мама на ВЦ. Ламца-дрица-цэ-цэ…

Ах, да, да, гонимая совестью, мол, много времени убила лично на себя, Люся теперь считала даже вечерами на ЭВМ.

Хоть я и молчал, Света угадала:

— Это вы. дядь Вить?

— Да. Как твоя жизнь, Светлана?

— Моя? Разве у меня есть жизнь? Ах, конечно, если как способ существования белковых тел… — Навострилась девочка говорить, да на душе, видно, тревога. — Все реакции идут. Глаза сияют. Но это от слез, дядь Вить. А сколько света излучает одна человеческая слеза? Дядь Вить, вы все знаете.

— Я думаю… одну сотую люмена, — ответил я серьезно. С детьми надо говорить серьезно. И добавил. перед тем как положить трубку: — Надо быть оптимистом…

Встретив Люсю наутро в институте, я показал письмо.

— А мне не пишет! — воскликнула она. — Ну ясно! У него завелась…

— Изжога? — попытался я сострить, как всегда в таких случаях, чтобы обратить ее гнев на себя. — Мне п-показалось, б-буквы прыгают…

Она укоризненно воззрилась на меня.

— Когда так пишут, — тихо сказал я, — в ряд: сапоги, баба… грош им цена. Он просто набирает силы. Я о другом. Я думаю, куда бы он мог теперь рвануть?

Мы задумались. И Люся высказала неожиданную мысль, все-таки она умная женщина:

— А я думаю, Вить, темнит он! Если на Севере текучка кадров страшная, то на ударной-то комсомольской стройке… я думаю, на месте он. Сауны там… дискотека… Во всяком случае, еще можно застать! — И она побежала давать ему очередную телеграмму, рублей на пять, полную отчаяния и слез.

Прошло несколько дней — Костя не отвечал. Только вне очереди с Севера прилетел еще один перевод — на двести рублен.

Вечером Люся пришла ко мне. мокрая из-под дождя, который сонно и тепло сеял на лес, на Академгородок, — пришла, смяв в кулаке извещение о переводе.

— Зачем?! — Плакала она и шумела плащом. — Он что, издевается?! Я никогда не требовала от него денег!

В эту секунду я ненавидел женщин. Сидел в сумерках и ненавидел.

— Ну уж, — довольно недобро напомнил я. — А когда он свои корзинки раздавал — ты сказала: пусть платят?!

— Я сказала — хотя бы условную цену! Ведь он прожигал свои вечера! Люди предлагали — а он не брал. Чистюля!.. — Она опустила голову — видимо, чувствовала свою вину. — Потом стал брать. На коньяк. — Она тревожно посмотрела на меня. — Он никогда не пил водку! А сейчас, наверное, пьет?.. — Она хотела включить свет, но не нашла, где выключатель.

— А ты?! Сидишь тут, а в ванной небось женщины? — Люся побежала, включила свет в ванной и туалете. но никого, вестимо, не нашла. — Ты что в темноте делаешь, а?!

— Слайды проявлял, — ответил я, — Снимки кристаллов.

— Кристаллов? — Не верила ничему Люся и, протянув руку, нажала на кнопку аппарата. И на стене возникла белокурая, с ослепительными белыми зубами незнакомая ей и мне женщина. Она была в розовом плаще, с коротким японским зонтиком, босая — туфли держала в другой руке, — Твоя новая зазноба? Как зовут?

— Не знаю, — ответил я вполне искренне.

— Даже?! — хмыкнула Люся. И переключила кадр. На стене возникла чернявая девушка, похожая на Таню, только моложе, с милой, слегка сонной улыбкой, — И эту не знаешь?

— И эту не знаю, — ответил я и. выключив проектор, зажег верхний свет. — Это хобби, — пояснил я. — Таня мечтала, чтобы у меня было хобби. Что ты от меня хочешь?

— Что я от тебя хочу?! Неужели не понимаешь?! Надо лететь!

— Куда?.. — забормотал я, пытаясь оттянуть время. Этого я никак не ожидал. — Ты же знаешь, там его может не быть…

Но она вдруг закричала на весь дом: