Но даже в таком простом деле, как сходить в гости, Денисов не мог обойтись без оглядки, поскольку возникал вопрос — а как быть с Белуном? Здесь имелось три варианта: отпустить на все четыре стороны, взять с собой, оставить на кордоне. Но первый вариант уже изжил себя, потому что Денисов не хотел пользоваться удобным моментом, чтобы выставить Белуна из дома. Уйди медведь тогда, три недели назад, и все бы обошлось как нельзя лучше, но все перепутала Найда, и теперь Денисов не брался сказать, уйдет Белун или нет, если даже и выпустить его. Может и так получиться: уйдет, а через час вернется и таких дров наломает, что за голову схватишься. Наверняка доберется до козы или до мерина, и уж тут без крови не кончится. Брать с собой? Только этого и не хватало — в чужую деревню с медведем. Приведешь, а дальше что? Караулить, как бы не учудил чего? Оставалось третье — оставить Белуна дома, к чему Денисов в конце концов и склонился. Посидит денек один, не полиняет. Заодно и дом посторожит вместо Найды. Медведь во дворе — никто и не сунется.
— Ты особо-то не серчай, мы недолго, — утешал Денисов Белуна. — Ночку переночуем, а завтра к обеду заявимся. Поесть я тебе оставлю, лежи себе да подремывай.
Пока дело касалось разговоров, Белун вел себя смирно, но, как только Денисов и Найда вышли за калитку, медведь замычал и задергал цепь. Надо было поскорее уходить, чтобы не мозолить Белуну глаза и не раздражать его своим уходом, положившись в остальном на судьбу и на прочность цепи. Такую цепь не разорвал бы и взрослый медведь, а уж Белун и подавно — в этом Денисов был глубоко уверен. Подергает, поймет, что не по зубам, и успокоится…
Федотыч оказался дома и встретил Денисова с распростертыми объятиями. Но, увидев принесенные им подарки, рассердился. Ты что, сказал, думаешь, мы тут со старухой на черном хлебе сидим? Пришел, и слава богу, а он еще и бидон приволок. Чтоб первый и последний раз, понял? Понял, ответил Денисов, нисколько не обижаясь на ворчание Федотыча.
Несмотря на то что он был у охотника всего второй раз, он чувствовал себя как в родном доме, куда словно бы вернулся после долгого отсутствия. В избе пахло свежеиспеченным хлебом и чистыми половиками, легонько поскрипывала под ногами рассохшаяся половица, на подоконниках зеленели герани. Простой, но прочный уют трогал душу, вселял в нее мир и спокойствие.
Появилась хозяйка, Аграфена Афанасьевна, невысокая, лет пятидесяти женщина, которую только Федотыч, да и то от большой любви, как давно понял Денисов, мог называть старухой. На самом же деле ничего от старухи в Аграфене Афанасьевне не было — чистое, без морщин лицо, собольи брови вразлет, густые русые волосы, в которых не было и признака седины. Не утратили молодого блеска и синие, строгие глаза Аграфены Афанасьевны.
— Ну здравствуй, здравствуй, — сказала она, протягивая Денисову крепкую белую руку. — Дождались наконец-то! Мой ведь все уши про тебя прожужжал, только и слышишь: Лексей да Лексей.
— Дак и што? — сказал Федотыч. — Чай, не ругаю, а хвалю. Стал быть, есть за што. У меня глаз меткий, сама знаешь.
— Меткий, меткий! — засмеялась Аграфена Афанасьевна. — Зови лучше гостя к столу, обедать станем. Как раз поспел, обед-то.
Кислые щи, жареная картошка и чай из пышущего жаром самовара — чего еще нужно человеку, отмахавшему по таежным проселкам двадцать верст и нагулявшему такой аппетит, что сколько ни подавай, все мало? Был на столе и пузатый, объемистый графинчик с самодельной наливкой, попробовав которой Денисов причмокнул от удовольствия. Крепкая и в то же время мягкая, наливка вгоняла в жаркую истому, ударяла не в голову, а в ноги, располагая к беседе неторопливой и чинной.
— Хороша? — спросил Федотыч. — То-то. Я ить водку-то не употребляю, токо ее. С устатку да особливо посля баньки — ничего другого и не надоть.
— Как же не употребляешь? — удивился Денисов. — У меня-то ведь прикладывался.
— Дак то у тебя. Не хотел обижать отказом, за компанию, што говорится. А так ни-ни.
Разговор, как водится, велся вокруг всего, Денисову же не терпелось рассказать Федотычу про Белуна, но он никак не мог выбрать удобный момент, чтобы повернуть беседу в нужную сторону. Однако дождался своего и поведал охотнику о событиях последнего месяца и о том изумлении, в котором оказался, увидев идущего к дому Белуна. Да и Федотыч был изумлен не меньше.
— Ей-богу? — спросил он.
— Вот те крест! — ответил Денисов. — Гляжу и глазам не верю: медведь за калиткой. Сначала-то и не узнал, худющий больно да большой, а потом так и стукнуло: Белун!
— Не знаю, што тебе и сказать, — развел руками Федотыч. — Совсем ты меня с панталыку сбил со своим ведмедем. Куды ишшо ни шло — в берлогу увел, но штоб возвернулся? Одно чудней другого.
Однако, узнав, что по весне Денисов ходил к берлоге, Федотыч посмотрел на дело другими глазами.
— Так бы и сказал, што ходил! Тогда и голову ломать нечего — по следам пришел. У них нюх-то знаешь какой? Што у хорошей собаки. Встречь ветра за полверсты кого хошь почуят. Но все одно: чудной у тебя ведмедь, башковитый…