Вот и я, Люба!

Степан как всегда оказывается провидцем. После того, как все вроде и расходятся по своим комнатам, я ещё часа два болтаю со своими детьми, которые просачиваются ко мне по-одному.

Дольше всех в моей комнате задерживается Анюта, с которой мы и засыпаем за обсуждением её страхов.

За воспоминаниями и мыслями уплываю в царство Морфея. Во сне вижу Степана и как наяву чувствую его горячие руки на своём теле и прикосновения к моим губам.

В голове пролетает мысль, что сны не могут быть такими явно осязаемыми.

Я просто реально чувствую, как мой рот нежно ласкают требовательный язык и жёсткие губы.

От понимания, что все происходящее явно не сон, я просто подпрыгиваю на кровати и лбом прямо со звоном бьюсь о что-то жёсткое.

Открыв глаза в темноте вижу лишь очертания крупного силуэта.

От страха меня пронизывает разряд тока. Внутри выстреливает пружиной неуправляемая истерика. Я начинаю истошно орать.

— Черт, черт, черт! Ты кто? Какого черта забрался в мой дом? Пошёл вон отсюда, черт незваный, — от страха у меня трясутся руки, но я все же пытаюсь сунуть левую под тумбочку, чтобы нащупать тревожную кнопку.

Не успеваю ничего сделать, как меня жестко прижимают к постели и запечатывают мой крик поцелуем. Я, задыхаясь без воздуха, начинаю выдрыгиваться и вырываться…

Все же одной рукой умудряюсь нашупать выключатель ночника, нажимаю его. Свет загорается, и я вижу Степана.

Обалдев от этого зрелища, поперхиваюсь словом "черт", успев произнести лишь первый слог "че"…

— Ну, вот, а ещё несколько дней назад меня Богом называла, когда просила ещё, а теперь рогатым обозвала и по лбу треснула со всей дури. Хорошо, хоть морду мне не ободрала, как кисуля-тигруля, — хмыкая, нарочито обиженным тоном произносит мужчина.

— Степа, — вскрикиваю я, забывая о страхе, истерике, раздражении и вопросах.

Все это улетает куда-то в космос под влиянием моего желания быть кожа к коже с этим мужчиной, чувствовать себя крохой под его мощным телом, испытывать ощущение наполненности внутри себя.

Плавиться от его нежных поцелуев, шершавых поглаживаний, требовательных ласк. Слушать какофонию из страстных стонов, рваных вскриков, пошлых влажных шлепков. Тонуть в его глазах цвета крепкого чая.

Гореть в пламени огня его страсти. Испытывать настоящий и потрясающий оргазм.

Мне сейчас не нужны никакие слова, потому что все сказанное совсем не важно, а важны лишь наши ощущения, ведь как однажды сказал мне сам Степан, слова могут ввести в заблуждение, а язык тела нет.

И вот я просто начинаю сама страстно и крепко целовать мужчину, ниспосланного мне небесами.

Расстегиваю, стаскиваю, скидываю его одежду, попутно постоянно поглаживая и зацеловывая его упругое натренированное тело.

Я вижу его губы, на которых блуждает довольная улыбка, и его глаза, в которых плещется пламя.

От желания, страсти, наших обоюдных ласк меня подтряхивает. Мое тело горит, будто его натерли перцем.

Мне становится жарко и тесно в тонкой шелковой ночнушке. Скинув с себя ненужную мне сейчас вещь, занимаю позицию сверху, в одно движение насаживаясь на напряженный ствол мужчины.

То, что происходит с нами дальше можно назвать настоящим безумием. Сколько длится марафон нашей безудержной плотской любви не знаю. Нас обоих покидают силы даже не первыми петухами.

Так и не приняв душ, мы проваливаемся в сон в объятиях друг друга, как сиамские близнецы, сросшиеся грудью и животами.

Будит меня трель телефона. Вижу на часах девять утра, и звонит Анечка. Скидываю звонок. Пишу, что минут через тридцать сама наберу.

Только оставляю гаджет на тумбочке, как снова попадаю в объятия Степана. Мы целуется нежно и неспешно.

— Вот и я, Люба! — хихикая говорит мне Степушка. — Доброе утро, моя тигруля.

Отодвинув мужчину немного от себя, внимательно смотрю ему в лицо.

— Доброе утро, Степан Григорьевич! — произношу с паузами приветственную фразу. — М-да, м-да, м-да, конечно, отколол ты ночью номер. Я, вообще-то, могла от испуга умереть или зашибить тебя…

— Ой, Любушка, как хорошо, все получилось. Ты от страха просто накинулась и трахнула меня так страстно, что теперь я готов все время тебя пугать, сладкая моя!

После его этих слов мне снова становится лень выяснять со Степаном отношения.

Как маленькая девочка, протискиваясь в норку мужских объятий, я начинаю активно тереться своим телом об его и мурчать.

— Любаша, я готов ещё и не раз слиться с тобой в экстазе, но сейчас, к сожалению, "цигель-цигель, ай-лю-лю". Нас ждут великие дела, — произносит Степан, чмокая меня в нос.

Я таращу на него глаза в полном непонимании. Снова пытаюсь прижаться к мужскому телу. Меня великодушно отодвигают.