Вот и я, Люба!

Подойдя к нам, после нашего представления, она самым нежнейшим образом обнимает меня и Степана и целует Тимофея.

— Любушка, я искренне рада, что в нашем женском полку такое милое пополнение. Познакомилась с твоими замечательными девочками. Не страшно, я что я сразу к тебе на ты? — щебечет женщина. — Если честно, в нашей большой семье всегда все общаются по-простому. Так что привыкай. Дети твои к нашей демократии сразу отнеслись позитивно.

— Вера, ты куда пропала? — слышим мы детский голос и видим, что к нам вместе с Пашкой несётся парнишка.

— Егор, поздоровайся, пожалуйста, это Люба, — говорит мальчику Вера. — Любаша, это наш младший внук.

— Егорка — беспризорка, — тут же дразнит мальчишку бойкий Пашка. — Ты, Егорка, губы не дуй. Люба — она своя, так дед Степа сказал. Все мы побежали.

— Девчонки, у нас пополнение, — подмигивая говорит Вера, когда мы с ней подходим к столу.

Мои девчонки, Алёна и Маша, сразу же вешаются мне на шею и обе шепотом произносят, что им все ужасно нравится, все клёвые, добрые, весёлые открытые.

Все два дня семейного отдыха проходят весело и непринуждённо и подтверждают первое мнение моих детей, которые в чужой им семье чувствуют себя, как рыбки в воде.

Я не могу нарадоваться тому, что вижу и как сама себя ощущаю.

В рождественскую ночь, возвращаясь с церковной службы, мама Сима простецки берет меня под руку, пока на Степане висят Егор и Пашка.

— Любушка, я так рада, что ты у Степана появилась. Он просто светится от радости. А что еще матери нужно кроме счастья детей, — тихо говорит мне женщина, глаза которой искрятся добротой и счастьем.

— Любка, ты что оглохла что-ли? — зло цедит мать Анатолия, выдергивая меня из приятных воспоминаний. — Чего сидишь, как ни рыба, ни мясо? Слышишь меня или нет? Еще раз повторяю, давай думай, как мужу помочь.

— Анна Васильевна, я бы подумала, только Вы мне до сих пор так и не рассказали, что у него случилось и что нужно от меня, — устало отвечаю я.

— Надо было трубку брать, когда тебе и парням твоим эта дурочка из турагентства звонила. Как я поняла, Толик, вроде, опоздал на самолёт. Билет сам купить не может, у него украли деньги с карты. Из отеля его выселили, потому как путёвка закончилась. Ещё в отеле ему счёт выставили за какую-то ерунду. Он его оплатить не смог, поэтому эти отельные бестии сдали его в полицию. Теперь он в полиции сидит. Тебе надо все заплатить и купить ему билет на самолёт. Любка, ты давай не сиди с такой рожей, будто тебя пыльным мешком по башке треснули. Меня твои проблемы собственно не интересуют…

— Да уж, на самом деле за чем Вам, Анна Васильевна, о моих проблемах думать. Вам всегда было и на меня, и на детей моих почихать. Вы, вообще, знаете, что я с вашим Анатолием развожусь?

— Ты мне, Люба, ерунды не говори. Разводиться она собралась. Плевать я хотела на твои финты, мне о сыночке думать надо. Вы пока в браке состоите. Толик муж твой, тебе его и спасать. Да, и не забудь, что 50-ят процентов всего что у тебя есть Анатолию моему принадлежит. Так что не корчи тут из себя не весть что.

"Как все же страшно жить, когда рядом с тобой те, кого волнует только их собственный эгоизм…И все же здорово, что есть другие люди, которые могут искренне переживать и за тебя," — думаю я, вспоминая Симу и Аркадьича.