Вот и всё. Зачем мы пугаем себя концом света?

По мере того как машины и технологии становятся все более неотъемлемой частью нашей жизни, растет и число историй об их восстании. Наиболее успешным и значимым из всех новейших рассказов о технологическом апокалипсисе следует признать трилогию «Матрица» сестер Вачовски. Эти фильмы объединяют несколько тем, часть которых связана с технологиями. Здесь присутствует и религиозный апокалипсис — история о наделенном чудодейственными способностями спасителе, который послан для защиты мира. С другой стороны, это история о зомби, точнее, технозомби, воплощенном в образе Смита, злобного искусственного разума, который превращает население планеты в армию воинов, одержимых единственной страстью — к разрушению. Для меня же эта история — увлекательный рассказ о болезни.

Как это часто бывает с образцовой научной фантастикой, трилогию «Матрица» лучше воспринимать как метафору, чем как безупречно выстроенную картина мира. В постапокалиптическом будущем машины неминуемо порабощают людей: нас запрут в индивидуальных контейнерах и будут использовать для выработки энергии. Чтобы отвлечь нас от убогости такой судьбы, наши мозги подключат к коллективной виртуальной реальности — Матрице. В этой фабуле трудно найти внутреннюю логику, но поиски неувязок бессмысленны: эти фильмы прежде всего выражают образную истину о зависимости современного человека от компьютеров и о нашем предпочтении виртуальных симулякров реальной жизни. И эти метафоры столь же выразительны, сколь и изобретательны.

«Матрица», первый фильм трилогии, стал классикой жанра. Его ключевой посыл и многие специфические детали превратились в широко известные мемы, хотя его сиквел «Матрица: Перезагрузка» (2003) теперь считается разочаровывающим пшиком, а на долю «Матрицы: Революции» (2003) досталось совсем уж мало добрых слов. Большую часть времени сюжет фильма заплетается и путается сам в себе, однако в финале ему удается найти компромисс между человеком и машиной. После продолжительной битвы с армией машин, посланных для уничтожения человечества, люди понимают, что никогда не смогут победить. Нео возвращается в Матрицу, чтобы договориться о перемирии со всемогущим искусственным разумом.

Сама мысль о существовании форм жизни, которые могут оказаться умнее, чем мы, явно нас беспокоит. Если это не искусственный интеллект, созданный нашими руками, то это пришельцы. В прошлые времена инопланетяне часто превосходили человека не только технологически, но и нравственно. Огромный мудрый пришелец со звезды Сириус в книге Вольтера «Микромегас» (1752) с суровым неодобрением смотрит сверху вниз на Землю, охваченную войнами и несправедливостью. Большинство пришельцев XIX века живут в чисто духовном мире, как, например, в когда-то знаменитом, а теперь забытом «Романе о двух мирах» (1886) Мари Корелли. В нем страдания человека вызваны его приземленностью, а межзвездные пространства, в которых путешествует главный герой, наполнены духовными чудесами[80] (эту идею заимствовал К. С. Льюис для своей «Космической трилогии» (1938–1945)).

Тем не менее сегодня научная фантастика обычно рассматривает пришельцев как могущественных захватчиков, стремящихся покончить с нашим миром. Хотя вероятность такого сценария апокалипсиса мизерна, этот сюжет важен как в литературе, так и в популярной культуре в целом.

Почему же все так изменилось? Похоже, сдвиг в восприятии произошел между серединой XVIII и концом XIX века и был вызван экспансией западного империализма. Начало XIX века сложно назвать эпохой невинности: европейцы нещадно эксплуатировали остальной мир, а к концу столетия империализм достиг небывалых масштабов бесчеловечности. В метрополиях его стало так же сложно игнорировать, как в угнетенных странах, и это не могло не вызывать беспокойства по поводу того, что же произойдет, когда конкурирующие империи вступят в открытый конфликт друг с другом.

Повесть Джорджа Томкинса Чесни «Битва при Доркинге» (1871) о воображаемом нападении Германии на Британские острова породила целую волну «историй о вторжении». Она плохо написана, груба и безвкусна, но автору удалось затронуть тайные струны британской души: журналу Blackwood’s Magazine пришлось допечатывать тираж номера шесть раз, а потом издавать повесть отдельной книгой: за два месяца разошлось 110 тысяч экземпляров. В последующие десятилетия появилось множество книг с аналогичными сюжетами, где в качестве агрессоров выступали европейцы, китайцы, американцы и другие народы.