Вот я

Когда подписали перемирие, на улицах не ликовали. Не запускали фейерверки, не передавали по кругу бутылки, не пели из открытых окон. Ривка в эту ночь спала в спальне. Любовное расстояние, которое между ними пролегло в войну, мир устранил. По всему Израилю и по всей планете евреи уже строчили передовицы, кляня других евреев, — которым не хватило предусмотрительности, мудрости, моральных принципов, сил, помощи. Коалиционное правительство развалилось, и назначили выборы. Тамир не мог заснуть, взял с прикроватной тумбочки телефон и написал Джейкобу эсэмэску из одной фразы: Мы победили, но мы проиграли.

В округе Колумбия было девять вечера. Джейкоб находился в небольшой квартирке, которую понедельно снимал через "Эйрбиэнби", в трех кварталах от своих спящих детей. Он уходил, уложив детей спать, и возвращался раньше, чем они просыпались. Они знали, что отец не ночует дома, и он знал, что они знают, но казалось, продолжать эту игру необходимо. И не было для Джейкоба ничего тяжелее в тот продлившийся полгода период между домами. Все необходимое было больно: притворяться, вставать чуть свет, ощущать одиночество.

Джейкоб непрерывно тыкал большим пальцем в список контактов, словно оттуда мог материализоваться какой-то новый человек, с кем он мог бы разделить печаль, в которой не смел себе признаться. Он хотел позвонить Тамиру, но это было невозможно: после Айслипа и после беды с Ноамом. Поэтому когда от Тамира пришло сообщение — Мы победили, но мы проиграли, — Джейкоб обрадовался и испытал признательность, однако постарался не показать своего стыда, чтобы не усугубить его.

Победили в чем? Проиграли что?

Победили в войне. Проиграли мир.

Но, похоже, все принимают условия Израиля?

Мир с самими собой.

Как Ноам?

Он поправится.

Я так рад это слышать.

Когда мы сидели удолбанные у тебя на кухне,

ты мне говорил что-то про дневную дыру в ночном небе.

Не помнишь, что?

Про динозавров?

Да, точно.

Вообще-то это была ночная дыра в дневном небе.

Это как?

Представь, что выстрелил в воду.

О, вот оно. Теперь вспомнил.

Почему ты об этом подумал?

Спать не могу. Лежу и думаю вместо сна.

Я тоже мало сплю.

Люди, которые столько жалуются на усталость, как мы,

могли бы спать и побольше.

Мы не переезжаем.

Я и не верил, что вы всерьез.

Собирались.

Ривка передумала.

Больше не собираемся.

Что поменялось?

Все. Ничего.

Ясно.

Мы те, кто мы есть.

Мы это признали, вот что изменилось.

Я сам над этим работаю.

Что, если это было ночью?

Что?

Астероид.

Значит, они вымерли ночью.

Но что они видели?

Ночную дыру в ночном небе?

А как думаешь, на что это было похоже?

Может, на ничто?

Следующие несколько лет они будут обмениваться короткими текстовыми сообщениями и электронными письмами, сообщать друг другу обо всех обязательных новостях, в основном насчет детей, без эмоций, по-деловому. Тамир не приехал ни на бар-мицву Макса, ни на бар-мицву Бенджи, ни на свадьбу Джулии (хотя она сердечно приглашала, а Джейкоб настаивал), ни на похороны Деборы и Ирва.

После того как дети впервые побывали у Джейкоба в новом доме — в первый и худший день его оставшейся жизни, — он, запершись, полчаса лежал с Аргусом, нашептывая ему, какой он хороший пес, самый лучший пес, а потом сидел с чашкой кофе, отдававшей тепло комнате, пока он писал Тамиру длиннющее письмо, которое никогда не отправит, потом поднялся с ключами в руке, наконец собравшись с духом поехать к ветеринару. Письмо начиналось так: "Мы проиграли, но мы проиграли".

Порой поражения — это когда ты сам отдаешь. Порой — когда у тебя отбирают. Джейкоба нередко удивляло, за что он цеплялся, а что отпускал без сожаления, хотя считал своим и нужным.

Вот, например, это издание "Бесчестья". Это он его купил — помнил, как нашел его в летний день у букиниста в Грейт-Бэррингтоне; помнил даже прекрасное собрание пьес Теннесси Уильямса, которое не купил, потому что рядом была Джулия, он не хотел, чтобы она заставила его признаться в стремлении иметь книги, которых он не собирается читать.

Джулия убрала "Бесчестье" с его прикроватной тумбочки на том основании, что оно уже больше года лежало нетронутым. (Нетронутым — это ее слово. Он бы сказал нечитаным.) Если он купил книгу, значит ли это, что она ему принадлежит? А Джулия зато ее читала — значит, трогала? А может, то, что она ее читала и трогала, лишало Джулию собственности на книгу, потому что теперь трогать и читать ее будет Джейкоб? Такие мысли были унизительны. Отделаться от них можно только одним способом — всё раздать, но Джейкоб был не настолько просветленным и не настолько глупым, чтобы, хлопнув ладонью в ладонь, сказать: Это всего лишь вещи.

А голубая ваза на каминной полке? Ему подарили ее родители Джулии. Не им двоим, а именно ему. На день рождения. На День отца. По крайней мере, он помнил, что это был подарок, который ему вручили лично, что к нему была прикреплена карточка с его именем, что этот подарок для него тщательно выбирали, потому что они гордились, что знают его, и, надо признать, правда знали.