Чистя зубы, Джейкоб думал: "Что, если у меня не встанет?" Джулия, чистя зубы, выискивала в зеркале то, чего не хотела бы видеть. Джейкоб побрызгал по пять секунд "Олд спайса" на каждую подмышку (хотя во сне не потел и особенно не ворочался), обтер лицо пенкой для нормальной и жирной кожи (хотя у него была сухая), затем нанес ежедневый увлажняющий лосьон широкого спектра с фотозащитой на 30 (хотя солнце село несколько часов назад, а спать ему предстояло под крышей). Он еще подмазал лосьоном в проблемных зонах: вокруг ал (это слово он узнал только благодаря невротичным поискам в "Гугле":
— А щеткой? — спросила Джулия.
— Минуту назад. Бок о бок с тобой.
В ладонях Джулии без следа исчезла плюшка крема для рук.
Они перешли в спальню, и Джейкоб сказал: "Надо отлить", как всегда говорил в такой момент. Вернулся в ванную, заперся, выполнил свой одинокий вечерний ритуал и для полной видимости спустил воду в унитазе, которым не пользовался. Когда он вернулся, Джулия сидела на кровати, привалившись спиной к спинке, и втирала в бедро согнутой в колене ноги ночной крем "Л’Ореаль" с коллагеном. Джейкобу нередко хотелось ей сказать, что в этом нет необходимости, что он ее будет любить такой, какая она есть, так же как и она будет любить его; но желание чувствовать себя привлекательной было частью ее натуры, так же, как это было частью и его натуры, и это тоже следовало любить. Джулия собрала волосы сзади.
Джейкоб потрогал настенный коврик с изображением морского сражения, увенчанным лентой с надписью "Война 1812: Американский инцидент" и заметил:
— Мило.
Помнит ли она?
Джулия сказала:
— Пожалуйста, вели мне не звонить детям.
— Не звонить детям.
— Ясно, я не должна.
— Или позвони им. Отпускной фундаментализм не для нас.
Джулия рассмеялась.
Перед ее смехом Джейкоб никогда не мог устоять.
— Иди сюда, — позвала она, похлопав рядом с собой по кровати.
— Завтра у нас большой день, — заметил Джейкоб, подсветив сразу несколько аварийных выходов: им нужно отдохнуть, завтрашний день важнее сегодняшнего вечера, он не расстроится, если она скажет, что устала.
— Ты, наверное, вымотался, — сказала Джулия, слегка перенаправив ход событий, — она переложила бремя решения на Джейкоба.
— Ага, — ответил он, почти вопросительно, почти принимая роль. — Да и ты ведь тоже, — предлагая ей принять ее роль.
— Ложись, — попросила Джулия, — обними меня.
Джейкоб погасил свет, положил, не складывая, очки на прикроватную тумбочку и лег на кровать, подле своей уже десять лет как жены. Джулия повернулась на бок, устроив голову у мужа под мышкой. Он поцеловал ее в макушку. И теперь они были сами по себе, без истории, без мертвых звезд, по которым предстояло плыть.
Если бы они произнесли вслух, что в этот миг думали, Джейкоб сказал бы: "Говоря по совести, не так уж хорошо, как помнилось".
А Джулия сказала бы: "А так и не могло быть".
"Мальчишкой я частенько скатывался на велике с горки за нашим домом. И я каждый заезд комментировал. Ну знаешь: "Джейкоб Блох пытается побить мировой рекорд скорости. Он крепко сжимает руль. Получится ли у него?" Я называл горку Большим Холмом. За все годы детства там я больше, чем где-либо, чувствовал себя смелым. Я заехал туда на днях. Возвращался со встречи, и у меня было несколько минут. И я не смог найти холм. Нашел место, где он был или должен был быть, но его там не оказалось. Едва заметный уклон!"
"Ты вырос", — сказала бы Джулия.
Если бы они высказали вслух, что в этот миг думали, Джейкоб сказал бы:
"Я думаю о том, как мы не занимаемся сексом. А ты?"
И без всякой обиды или неприятия Джулия ответила бы:
"И я думаю".
"Я не прошу тебя ничего говорить. Обещаю. Я просто хочу тебе сказать, как чувствую я. Ладно?"
"Ладно".
И рискнув сделать еще шаг по невидимому мосту, Джейкоб сказал бы:
"Я переживаю, что ты не хочешь секса со мной. Не хочешь меня".
"Тебе не о чем переживать", — сказала бы Джулия, гладя его ладонью по щеке.
"А я тебя всегда хочу, — сказал бы он. — Я смотрел, как ты раздеваешься…"
"Знаю. Я почувствовала".
"Ты абсолютно так же прекрасна, как десять лет назад".
"Это явная неправда. Но спасибо".
"Правда для меня".
"Спасибо".