Вот я

— Как деду — да. Как отцу и сыну — да. Как еврею? Нет. Какой-то пятисортный британский университет не позволяет нам участвовать в их смехотворной конференции по новым достижениям в морской биологии? И наплевать! Стивен Хокинг не приедет в Израиль? Я не из тех, кто пнет очкарика с парализованными конечностями, но я уверен, он не станет возражать, если мы попросим его вернуть нам свой голос — ну, ты знаешь, созданный израильскими инженерами. И раз уж о том зашла речь, я бы с радостью лишился кресла в Объединенных-против-Израиля-Нациях, если это гарантировало бы спасение задницы. Евреи превратились в самый умный из слабейших народов мировой истории. Смотри, я не всегда прав, я это понимаю. Но я всегда силен. А если наша история нас чему-то и научила, так это тому, что быть сильным важнее, чем быть правым. Или добрым, к слову. Я предпочту быть живым, неправым и злым. Мне не нужны ничьи благословения: ни епископа-в-балетной-пачке, ни этого гидроцефального президента-лущильщика бобов, ни этих евнухов-лжесоциологов с их умничаньем из передовиц "Нью-Йорк таймс". Мне не нужно быть светочем другим народам; мне нужно, чтобы я не горел в огне. Жизнь долгая, если ты живой, а у истории короткая память. Америка как хотела, так и обошлась с индейцами. Австралия, Германия, Испания… Они сделали, что должно было сделать. И что за беда? В их учебниках истории есть несколько постыдных страниц? Им приходится раз в году выступать с вялыми извинениями и выплачивать репарации тем, до кого не добрались? Они совершили, что следовало, и жизнь продолжилась.

— И что ты хочешь сказать?

— Да ничего. Просто говорю.

— Что? Что Израиль должен совершить самоубийство?

— Это ты сказал.

— Но это то, что ты имел в виду.

— Я сказал и имел в виду, что Израилю нужно стать уважающей себя и защищающей себя страной, как всякая другая страна.

— Как фашистская Германия.

— Как Германия. Как Исландия. Как Америка. Как всякая страна, что когда-либо существовала и не перестала существовать.

— Звучит вдохновляюще.

— Пока все налаживается, жизнь будет не мед, это точно, но через двадцать лет, с пятьюдесятью миллионами евреев, заселившими земли Израиля от Суэцкого канала до самых нефтяных морей, с мощнейшей экономикой, между Германией и Китаем…

— Израиль не между Германией и Китаем.

— …С Олимпийскими играми в Тель-Авиве и таким морем туристов в Иерусалиме, что Париж отдохнет, ты думаешь, кому-то захочется разглагольствовать о том, как делается кошерная колбаса? — Ирв глубоко вздохнул и покивал головой, как будто соглашаясь с чем-то, ведомым только ему. — Евреев в мире всегда будут ненавидеть. Переходим к следующей мысли, а именно: что делать с этой ненавистью? Можно ее отрицать или пытаться преодолеть. Мы можем даже решить вступить в клуб и ненавидеть самих себя.

— В клуб?

— Ну знаешь, кто там членствует: евреи, которые лучше согласятся на исправление так называемого искривления носовой перегородки, чем расшибут нос ради собственного выживания; евреи, отказывающиеся признать, что Тина Фей не еврейка, или, наоборот, что ЦАХАЛ — евреи; потом евреи в кавычках типа Ральфа Лорена (урожденного Лифшица), Вайноны Райдер (урожденной Горовиц), Джорджа Сороса, Майка Уоллеса, практически всех евреев, живущих в Соединенном Королевстве, Билли Джоэла, Тони Джадта, Боба Силверса…

— Билли Джоэл не еврей.

— Конечно, еврей.

— "Сцены из итальянского ресторана"?

— Китайского ресторана, нет?

— Нет.

— В общем, я о том, что еврейский кулак может больше, чем дрочить и держать карандаш. Отбрось инструмент для письма, и у тебя остался инструмент для нанесения ударов. Ты понял? Нам больше не нужны Эйнштейны. Нам нужны Коуфаксы[24], бросающие прямо в голову.

— Ты вообще догадываешься… — начал Джейкоб.

— Да, вероятно, догадываюсь.

— …Что я себя к этим твоим мы не отношу?

— А ты догадываешься, что ебанутый мулла с ядерной кнопкой относит?

— То есть наша идентичность зависит от каких-то левых психов?

— Если ты не можешь генерировать ее сам.

— Чего ты от меня хочешь? Чтобы я стал израильским шпионом? Взорвал себя в мечети?

— Я хочу, чтобы ты писал что-нибудь, имеющее значение.

— Во-первых, то, что я пишу, имеет значение для множества людей.

— Нет, развлекает их.

Джейкобу вспомнился вчерашний разговор с Максом, и он подумал, не сказать ли, что его сериал приносит больше дохода, чем все книги, изданные в этом году в Америке, вместе взятые. Это, наверное, было бы неправдой, но главное — уверенно заявить.

— Твое молчание я расцениваю как признак того, что ты меня понял, — сказал Ирв.

— А может, ты займешься своим мракобесным блогом, а я — своим высокорейтинговым телевидением?

— Слышишь, Макси, ты не знаешь, кто творил высокорейтинговое развлекалово во времена Маккавеев?

— Скажи скорей, — ответил Макс, сдувая с экрана пыль.

— Я не могу, поскольку мы помним только Маккавеев.