Читаем Вот я полностью

Теперь, пока он вел машину, набитую родными, а его жена оставалась в отеле с мужчиной, которого, по меньшей мере, целовала, его фантазия обрела точную форму: та же самая машина, но другие седоки. Джулия смотрит в зеркало заднего вида и видит, как Бенджи засыпает в своей особенной манере: спина прямо, шея прямо, взгляд направлен прямо вперед, глаза закрываются так медленно, что движение век неразличимо — перемену можно заметить, только если отвести взгляд, а потом взглянуть снова. Чувственность этого, хрупкость, внушаемая этой медлительностью, прекрасны и непостижимы. Она смотрит на дорогу, потом в зеркало, потом вновь на дорогу. Всякий раз, как она видит в зеркале Бенджи, его веки закрываются еще на миллиметр-другой. Засыпание продолжается десять минут, и каждая секунда растягивается до полупрозрачности его медленно смеживающихся век. И за мгновение перед тем, как глаза совсем закроются, Бенджи выпускает короткий пых, как бы задувая видимую только ему свечу. Дальнейшая поездка — это шепот, и каждая рытвина кажется лунным кратером, а на Луне лежит семейная фотография, оставленная там в 1972 году астронавтом Чарлзом Дьюком из экипажа "Аполлона". Она будет там лежать, не меняясь, миллионы лет, и переживет не только запечатленных на ней родителей и детей и внуков внуков их внуков, но и человеческую цивилизацию — останется там, пока ее не пожрет умирающее Солнце. Они подъезжают к дому, глушат мотор, отстегивают ремни, и Марк несет Бенджи в дом.

Это было его новое "не здесь", где и пребывал его разум, когда они подкатили к выезду с парковки. Тамир потянулся за бумажником, но Ирв оказался проворнее.

— В следующий раз я, — сказал Тамир.

— Конечно, — согласился Ирв. — В следующий раз, когда мы будем выезжать с парковки Национального аэропорта, я позволю тебе заплатить за стоянку.

Ворота поднялись, и в первый раз с момента, когда они сели в машину, подал голос Макс:

— Пап, включи радио.

— Что?

— Ты не слышал там?

— Слышал что?

— В будке у мужика.

— У кассира?

— Да. Радио.

— Нет.

— Случилось что-то важное.

— Что?

— Все я, что ли, должен делать? — проворчал Тамир, включая радио. Сначала, включив сообщение в середине, они не могли понять, что именно случилось, но было ясно, что Макс не ошибся в оценке. НОР вещало с прямой спиной. Репортажи шли со всего Ближнего Востока. Было еще рано. Мало что известно.

Сознание Джейкоба метнулось в привычное убежище: худший из возможных сценариев. Израиль напал на Иран или наоборот. Или египтяне напали сами на себя. Взорвали автобус. Захватили самолет. Кто-то принялся палить в мечети или в синагоге, махать ножом в людном месте. Ядерный удар испарил Тель-Авив. Но отличительная черта худшего из возможных сценариев в том, что его по определению невозможно предвидеть.

Иная жизнь шла сама по себе, независимо от них. Как просто Жизнь. Сэм был на конференции "Модели ООН", и в этот момент мать передала ему записку: "Я могу заглянуть за стену. А ты?" — а развалины его первой синагоги мерцали поодаль от фундамента второй. Среди щебня были рассеяны цветные осколки Еврейского настоящего, каждый подсвечен разрушением.

<p>По-настоящему настоящее</p>

В танцевальном зале "Хилтона" концентрическими дугами расставили столы и стулья, чтобы все напоминало Генеральную Ассамблею Объединенных Наций. Делегаты оделись в национальные костюмы, некоторые даже пробовали изображать акцент, пока кто-то из координаторов не ввел мораторий на эту идиотскую затею.

Заканчивалось выступление саудовской делегации. Юная латиноамериканская девочка в хиджабе говорила с сильным настоящим акцентом, у нее тряслись руки, дрожал и прерывался голос. Джулия не могла видеть волнующихся детей. Ей хотелось подойти к девочке, сказать что-нибудь ободряющее ее — объяснить, что жизнь меняется и слабость становится силой, а мечта воплощается в реальность, которая требует новой мечты.

— И потому мы надеемся, — говорила девочка, явно радуясь, что добралась до конца речи, — что Федеративные штаты Микронезии одумаются и с должной осторожностью и без задержки передадут боеприпас Международному агентству по атомной энергии. Я закончила. Благодарю вас. Ас-салам алейкум.

В аудитории раздались жидкие хлопки, главным образом старалась Джулия. В конце зала оживился председатель — координатор с бородкой и бумажником на липучке в заднем кармане:

— Благодарю вас, Саудовская Аравия. А теперь мы заслушаем представителя Федеративных штатов Микронезии.

И все внимание переместилось на делегацию Джорджтаунской средней школы. Поднялась Билли.

— Довольно занятно, — начала она, подкрепляя свое невозмутимое превосходство показным перебиранием бумаг во время речи, — что представитель Саудовской Аравии учит нас, как нам поступить, когда в ее собственной стране ей законом запрещено плавать. Ну, это к слову.

Дети засмеялись. Саудовская делегация нахохлилась. Подчеркивая каждое движение, Билли выровняла бумаги, постучав пачкой о стол, и продолжила:

Перейти на страницу:

Все книги серии Интеллектуальный бестселлер. Первый ряд

Вот я
Вот я

Новый роман Фоера ждали более десяти лет. «Вот я» — масштабное эпическое повествование, книга, явно претендующая на звание большого американского романа. Российский читатель обязательно вспомнит всем известную цитату из «Анны Карениной» — «каждая семья несчастлива по-своему». Для героев романа «Вот я», Джейкоба и Джулии, полжизни проживших в браке и родивших трех сыновей, разлад воспринимается не просто как несчастье — как конец света. Частная трагедия усугубляется трагедией глобальной — сильное землетрясение на Ближнем Востоке ведет к нарастанию военного конфликта. Рвется связь времен и связь между людьми — одиночество ощущается с доселе невиданной остротой, каждый оказывается наедине со своими страхами. Отныне героям придется посмотреть на свою жизнь по-новому и увидеть зазор — между жизнью желаемой и жизнью проживаемой.

Джонатан Сафран Фоер

Современная русская и зарубежная проза

Похожие книги