Вот я

Когда они приехали домой, Джулия сидела на крыльце, охватив колени. Солнце лежало на ее волосах, как желтый мел или пыль, осыпаясь от малейшего движения. Увидев ее, такой, как она была в то мгновение, Джейкоб невольно стряхнул обиду, осевшую на сердце, как галька. Она не была его женой, вот в тот самый момент, она была женщиной, на которой он женился, — личностью, а не ролью.

С его приближением Джулия слабо улыбнулась: улыбка смирения. Утром перед выездом в аэропорт Джейкоб читал врезку в "Нэшнл джиографик" о неисправном метеорологическом спутнике, который больше не может выполнять своих функций, но поскольку ловить его слишком дорого и нет большой необходимости, он будет кружить по орбите просто так, пока не упадет на землю. Улыбка Джулии была такой же далекой.

— Ты что тут делаешь? — спросил Джейкоб. — Я думал, ты вернешься позже.

— Мы решили вернуться на пару часов раньше.

— А где Сэм? — спросил Макс.

— Это ты можешь решить? Как сопровождающий?

— Если у Марка возникнут трудности, я могу туда вернуться за пятнадцать минут.

Джейкобу ненавистно было слышать это проклятое имя. Его сердце вновь наполнилось галькой, и оно пошло ко дну.

— Сэм наверху, — сказала Джулия Максу.

— Пошли, наверное, со мной, — сказал Макс Бараку, и они скрылись в доме.

— Мне надо по-большому, — сказал Ирв, шаркая мимо них. — Потом я присоединюсь к тусовке. Привет, Джулия.

Тамир выбрался из машины и распростер объятия:

— Джули!

Никто не звал ее Джули. Даже Тамир не звал.

— Тамир!

Он обнял ее, разыгрывая свой обычный спектакль объятий: с удерживанием на расстоянии вытянутых рук, оглядыванием с головы до ног, затем прижатием к себе, затем снова отстранением на длину руки и повторным разглядыванием.

— А все остальные стареют, — сказал он.

— Я тоже не молодею, — ответила Джулия, не расположенная отвечать на его заигрывания, но и не стремясь их прерывать.

— Я и не сказал ничего такого.

Они улыбнулись друг другу.

Джейкобу хотелось ненавидеть Тамира за то, что тот все сексуализировал, но Джейкоб не понимал, была эта манера его личной склонностью или результатом воздействия среды — насколько поведение Тамира было просто восточным обычаем, неверно понятым культурным кодом. И может быть, это именно Джейкоб все десексуализировал, даже когда все сексуализировал.

— Мы так рады, что ты побудешь подольше, — сказала Джулия.

"Почему все молчат про землетрясение?" — недоумевал Джейкоб. Может, Джулия боялась, что они еще не знают о нем? Хотела преподнести новость осторожно и разумно, в спокойной обстановке? Или еще не слышала сама? Еще загадочнее, почему Тамир, тот, кто не забывал упомянуть ни о чем, не упомянул об этом?

— Нелегко было решиться, — продолжил Тамир. — Я бы сказал "ты знаешь", но ты не знаешь. В любом случае, я подумал, приедем чуть раньше, потратим это время с пользой — Барак поближе познакомится с американской родней.

— А Ривка?

— Она передает, что очень жалеет. Очень хотела приехать.

— У вас все хорошо?

Ее прямота удивила Джейкоба и напомнила ему о его отстраненности.

— Конечно, — ответил Тамир. — Просто у нее были кое-какие планы, которые нельзя перенести. А теперь: Джейк говорил, ты что-то приготовила поесть?

— Так и говорил?

— Я не говорил. Я даже не рассчитывал, что ты вернешься так рано.

— Не ври жене, — сказал Тамир, подмигивая, и Джейкоб, не уверенный, что Джулия видела это, сказал ей:

— Он мне подмигнул.

— Ну что ж, давайте соберем поесть, — сказала Джулия. — Ты проходи. Макс покажет, где положить вещи, и мы все встретимся за кухонным столом.

Лишь Тамир скрылся в дверях, Джулия взяла Джейкоба за руку.

— Можем поговорить минутку?

— Я ничего такого не говорил.

— Я знаю.

— Они меня бесят.

— Мне надо тебе кое-что сказать.

— Еще что-то?

— Да.

Годы спустя Джейкоб будет помнить это мгновение, как огромную дверную петлю.

— Кое-что случилось, — сказала она.

— Я знаю.

— Что?

— Марк.

— Нет, — сказала Джулия, — не то. Не со мной.

И тут с великим облегчением Джейкоб отозвался:

— А, это. Мы уже слышали.

— Что?

— По радио.

— По радио?

— Да, это ужасно. Похоже, настоящая жуть.

— Что жуть?

— Землетрясение.

— Ой, — сказала Джулия, понимая и одновременно теряясь, — землетрясение. Да.

Лишь тут Джейкоб заметил, что они до сих пор держатся за руки.

— Постой, о чем ты говоришь?

— Джейкоб…

— Марк.

— Да нет же.

— Я думал об этом, пока мы ехали. Я думал обо всем. После этого телефонного разговора я…

— Помолчи. Пожалуйста.

Джейкоб ощутил, как кровь волной прилила к лицу и так же быстро отступила.

Он где-то сделал что-то ужасное, но не понимал что. Точно, не телефон. С ним уже все открылось. Деньги, которые он снимал через банкоматы много лет? На глупые безобидные игрушки, которые ему так хотелось иметь и было так стыдно в этом признаться? Что? Может, она как-то взломала его почту? Увидела, как он говорит о ней с теми, кто способен понять или, по крайней мере, посочувствовать? Может, он по глупости ли по воле подсознания где-то не разлогинился?

Он взял ее руку в свои ладони.

— Прости.

— Ты не виноват.

— Мне так жаль, Джулия.

Он жалел, так жалел, но о чем? Извиняться было особенно не в чем.