Вот идет человек. Роман-автобиография

Вечером следующего дня я стал сворачивать влево, уходя от Вальпеллина и приближаясь к Монблану. Между ними возвышался Сен-Бернар. Я шел то ночью, то днем, дни и ночи смешались и перепутались в моей голове, и я уже не знал, какой сегодня день. Рюкзак мой становился все тоньше и тоньше. Я начал экономить. Моей спине было легче, но на сердце стало тяжелее. Я уже не так держался ночи — при виде этой дамы в черном у меня слипались глаза. Мне не терпелось кого-нибудь встретить. И вот однажды утром я вышел на большую просеку на плоскогорье. Здесь паслись козы и одинокая корова, а неподалеку виднелась и хижина. Перед хижиной — девочка, я заметил ее издалека. Она убежала и вернулась с какой-то женщиной. Я иду прямо на них. Вот на солнце спит старый ленивый пес. Вода из горного ручья течет дальше по желобку и стекает в большую бочку перед домом. Бочка уже давно наполнилась, и вода течет через край. Теперь я могу разглядеть и женщину. Она стоит, приобняв девочку. Девочке на вид лет двенадцать. Я склоняюсь над желобком и пью. Пью медленно и долго, и все это время мы разглядываем друг друга. Вскоре из дома выходит еще одна женщина. Я хочу подойти поближе, но она говорит: «Будьте поосторожнее, собака может укусить». Ей бы, наверное, хотелось, чтобы это было так, но усталая собака лежит и спит, совершенно меня не замечая. «О, вряд ли она станет это делать, такой хороший пес, он не будет кусать добрых людей». Говоря это, я медленно иду вперед, придав своему лицу самое безобидное и смиренное выражение, какое только возможно. Женщины теперь тоже улыбались мне в ответ, и одна из них спросила: «Откуда вы идете?» «Изда-лека, — вздохнул я, — это очень долгая история, которую не расскажешь на голодный желудок». Одна из женщин зашла в дом и вынесла мне половину пшеничной булки, которую я жадно проглотил, запив водою, на этот раз уже из бочки. «Вы не итальянец», — сказала одна из женщин. «Нет, я русский, сбежавший из немецкого лагеря для военнопленных, но французы отказываются мне верить. Так что теперь мне приходится добираться домой другим путем. Там у меня тоже жена, такая же милая, как и вы, и трое ребятишек, старшая девочка примерно одних лет с вашей малышкой». Я и сам поверил в то, что говорил, и почувствовал ужасную тоску по своим милым детям и жене, голос мой дрогнул, слезы побежали по щекам, и мне было почти стыдно, но в то же время я чувствовал, что это произвело на них впечатление. «Марта, — сказала та, что принесла хлеб, — зови же его в дом, а я сделаю кофе».

Вскоре я уже сидел в уютной комнате и пил горячий кофе. Я узнал, что в России произошла революция и что Марта говорит по-хорватски — она беженка из Фиуме. И вот мы уже говорим по-русски, то есть она говорит по-хорватски, я по-украински, и я чувствую себя как дома, среди родных людей. Они наполнили мой рюкзак всем, что у них было, — сыром, хлебом, полентой, и даже положили несколько банок с консервами. Они подробно описали мне местность — мы находились между Вальпеллином и Сен-Бернаром. Слава богу, мое чутье меня не подвело. Марта проводила меня и показала мне горный хребет, через который мне надо было перейти, чтобы попасть в ущелье, а уже по нему я должен был, перебравшись через Сен-Бернар, попасть в Швейцарию.

Так мы шли с ней вместе несколько часов по лесу, потом сели отдохнуть, и у нас обоих было такое чувство, будто мы знакомы уже много лет. Мы сидели, обнявшись, шутили, смеялись и целовались так, словно давным-давно ждали встречи друг с другом. И без священника и раввина, без их вопроса и нашего ответа мы поженились здесь, в этом дремучем лесу, высоко в горах. Мы были мужем и женой, мы смеялись и плакали от счастья. А потом заснули.

Когда я проснулся, ее, моей возлюбленной, уже не было рядом. Мне было грустно, но я знал, что я снова человек, мужчина.

И если бы теперь, на этом месте моя жизнь оборвалась, если бы теперь меня поймали, то все равно его стоило совершить, этот побег. Я был исполнен жизни! Ощущения от пережитого переполняли меня! Я пока не был свободным человеком, я все еще был в бегах, но она уже прикоснулась ко мне во всем своем великолепии, во всем своем богатстве и упоении — смеющаяся, плачущая, бурлящая жизнь!

36