Вот идет цивилизация

Я дождался, пока гулкое эхо ее пронзительного голоса стихнет в пустой классной комнате, и удивленно поднял взгляд на ее монументальную, в лучших традициях викторианской эпохи фигуру. Туго стянутый корсетом бюст вздымался как после долгой ходьбы; тяжелые юбки с каждым шагом хлопали ее по лодыжкам. Она остановилась перед доской. Я откинулся на спинку стула и заложил руки за голову.

– Будьте добры, мисс Друри, выбирайте выражения. Последние две недели я был слишком занят подготовкой к четверти, поэтому не успел приглядеться к Сариетте. У мисс Клейтон нет своих детей, так что, когда девочка приехала в прошлый четверг, она встретила ее со всем присущим ей радушием. И она не потерпит, чтобы Сариетту наказывали так… так… ну, как вы поступили неделю назад с Джоем Ричардсом. И, если уж на то пошло, попечительский совет тоже этого не потерпит.

Мисс Друри сердито тряхнула головой.

– Поучи вы детей столько, сколько я, молодой человек, уж вы бы знали, что экономить розги на таких упрямых отродьях, как Джой Ричардс, глупо – ни к чему хорошему это не приведет. Если я не буду кормить его березовой кашей время от времени, помяните мое слово, он вырастет в такого же пьянчугу, как его папаша.

– Ладно. Только не забывайте, что школьный совет будет пристально следить за вами, мисс Друри. И с чего это вы называете Сариетту Хоун уродкой? Насколько я припоминаю, она альбинос; отсутствие пигментации проистекает из наследственных факторов, но никак не является уродством. Оно отмечено у тысяч людей, живущих нормальной, я бы даже сказал, счастливой жизнью.

– Наследственность! – презрительно фыркнула она. – Это все ваш новомодный вздор! Истинно вам говорю: она уродка! Настоящая маленькая дьяволица, отродье Сатаны! Когда я попросила ее рассказать классу про ее дом в Вест-Индии, она встала и пропищала: «Эта книга закрыта для дураков и простофиль!» Как вам? Когда бы звонок на перемену не прозвенел, клянусь вам, я б ее высекла не сходя с места! – Она посмотрела на свои часики-кулон. – Перемена вот-вот кончится. Проверьте звонок, мистер Флинн: нынче утром он зазвонил на минуту раньше, ей-богу. И не позволяйте этой девчонке Хоун дерзить вам.

– Дети мне не дерзят. – Я посмотрел на захлопывающуюся за ней дверь и улыбнулся. Спустя минуту класс наполнился смехом и болтовней: восьмилетки занимали свои места за партами. Свой посвященный правилам деления урок я начал с того, что незаметно покосился на задний ряд. Там, напряженно выпрямив спину, аккуратно сложив руки перед собой на парте, сидела Сариетта Хоун. На фоне темного дерева классной мебели ее пепельно-серые косички и абсолютно белая кожа, казалось, приобрели желтоватый оттенок. Глаза ее тоже были чуть желтоваты: огромные бесцветные зрачки под полупрозрачными веками, которые – по крайней мере, пока я на нее смотрел – ни разу не моргнули. Да, красивым ребенком я бы ее не назвал. Слишком большой рот; уши, посаженные почти под прямым углом к голове, и в довершение всего нос, длинный, странно кривой, спускавшийся почти до верхней губы. Да и одежда – белоснежное платье строгого покроя – играла злую шутку с ее истинным возрастом.

Закончив урок арифметики, я подошел к одинокой фигурке на задней парте.

– Не хотела бы ты пересесть поближе к моему столу? – спросил я ее так мягко, как только мог. – Так тебе будет проще разглядеть то, что написано на доске.

Она встала и сделала реверанс.

– Большое вам спасибо, сэр, но там, в первых рядах, гораздо светлее, чем здесь, а у меня от света болят глаза. Я чувствую себя гораздо лучше в темноте или в тени. – Она даже чуть улыбнулась… или мне это показалось?

Я кивнул. От ее вежливого, абсолютно безукоризненного по форме ответа мне почему-то сделалось не по себе.

Все время урока естествознания я постоянно ощущал на себе взгляд ее немигающих глаз. Это действовало мне на нервы; я неловко возился с пособиями, и дети, заметив мою скованность, сразу же определили и источник напряжения. Они начали перешептываться и оглядываться на последнюю парту.

Коробка с бабочками на булавках выскользнула у меня из рук. Я наклонился, чтобы поднять ее, и в это мгновение класс – как один человек – громко охнул.

– Гляньте! Она снова делает это!

Я выпрямился.

Сариетта Хоун продолжала сидеть все так же прямо. Но волосы ее приобрели насыщенный каштановый цвет, глаза сделались голубыми, а щеки окрасились легким румянцем.

Пальцы мои стиснули край деревянной столешницы. Невероятно! Способна ли игра света и тени производить столь фантастические трюки? Нет… не может быть! Забыв про необходимость соблюдать достоинство педагога, я тоже охнул, девочка, казалось, покраснела, и тень вокруг нее сгустилась еще сильнее.

Нетвердым голосом продолжил я рассказ про чешуекрылых и их коконы. Спустя минуту я заметил, что лицо ее и волосы снова сделались белыми, как прежде. Однако я утратил интерес к объяснениям; класс, судя по всему, тоже. Урок пошел насмарку.