Вот оно, счастье

Возможно, существовал и Пасхальный понедельник, у меня нет ни доказательств тому, ни воспоминаний. Я наверху не вылезал из постели. Кристи – в ком сон оказался побежден болями, какие Господь наш вправляет в кости старикам, чтоб Вечный Покой показался им привлекательным, – через час встал и подался невесть куда.

Суся и Дуна отправились на выгон, где по случаю праздника происходило возобновление игр между Булой и Фахой. Под эгидой гэльского футбола соперничество между приходами вышло из берегов, и в теплой млечной бане апрельского света здоровенная часть населения могла отправиться на поле Малви и насладиться причудами навесных бросков и гомерическим зрелищем мужчин, тузящих друг друга. То была игра грубая и резкая и поклонников снискала она себе немало, особенно среди священства. Годами ранее злодей Отец Салли, возможно зная, что обречен на геенну, добыл себе земное бессмертие, учредив Бессменный Кубок Отца Салли; водились где-то и медали, вот только найти б их. Наслаждаясь оживлением соперничества и стуком крови, какого не случается с ними в церкви, священники появлялись после десертного желе – некоторые навещали сарай Мулви под жестяной крышей, служивший тогда раздевалкой, в горчичном воздухе втираемых мазей хлопали в ладоши и произносили проверенное временем напутствие: Ну, погнали, мужики.

И впрямь были там мужики. Юнцов ни в одной команде не водилось. Англия и Америка умыкнули молодежь в самом расцвете сил и опустошили приходы от всех, кому между семнадцатью и тридцатью, – эта истина делалась очевидна, стоило глянуть на Старших, трусивших по полю в коротеньких шортах и юношеских фуфайках, стискивавших грудь. Тем не менее то был поединок между Фахой и Булой, и, как только вбросили мяч, игроки позабыли о своей ветхости. Выказывая врожденную любовь к буквальному, они метили голосом свои метки[71], приветствуя друг друга по-спартански – ударом по ребрам. В счет средств на приобретение собственного поля – средств, кои, как и все прочее, ожидались из Дублина, – Мулви предоставил в пользование свое поле и позволил вкопать ворота, но не видел причин, с чего б не пастись там между играми его скотине. В итоге земля изобиловала лодыжколомками, отскоконепредсказуемостями и точечными плюхами-помехами голландской породы.

Пытаясь повысить статус игры и вторить беспроводным комментариям по “Радио Эренн”, Томас Налли задействовал мегафон и носился взад-вперед вдоль кромки поля, транслируя профахскую версию происходившего. Дабы не позволить обойти себя в борьбе за власть над действительностью, Була выставила с мегафоном Брофи, и тот занялся тем же – носился взад-вперед вдоль той же кромки поля и описывал те же события обоймами слов в превосходных степенях, однако с пристрастностью столь пылкой, что глазам своим публика не верила.

В длинном черном пальто и широкополой шляпе поэта, сцепив руки за спиной, вдоль поля расхаживал Феликс Пилкингтон, и взлетали дрозды бровей его туда и сюда. После очередной жесткой игры одного буляка Феликс Пилкингтон останавливался, вскидывал руки и восклицал: “Дивными мечен ты, гнусный свин!” и “Бычий хрен!” – для тех, кто предпочитал длинноволновой репортаж.

В этом году земля от жары сделалась жесткая, а отскок высокий, доложил Дуна. Стоило команде Булы вырваться вперед, она применила низменную тактику – загнать мяч в реку, чтоб сохранить за собой первенство, но на стражу поставили двоих непотопляемых Келли, те нырнули, плеснули и без проволочек вернули мяч на поле, сказал он. Судья, мученик по имени Туахи, прибывший на велосипеде и надеявшийся отправиться в обратный путь так же, располагал двумя наручными часами, был единственным арбитром времени и, сколько б ни потребовалось его, всегда намеревался привести игру к справедливому завершению вничью. “Две стороны одной медали”, – поспешно приговаривал он всякий год, разгоняясь на своем велосипеде и улепетывая сломя голову от многочисленных разгорающихся диспутов.

Говоря все это, я имею в виду, что обычная жизнь продолжилась. После полудня июльское солнце, сияющее в воспоминаньях дедов наших, стояло апрельскую вахту на поле Мулви. На три месяца опережая традицию, Хики из Милтауна стер пыль со своего фургона с мороженым и встретил толпу трехпенсовым предложением ванильного, спрыснутого чем-то, что, судя по бутылке, было клубникой. В горячке матча и с ощущением жадного солнца на коже, мягкой от дождя и солнцем не тронутой, болельщики обоих приходов порозовели, словно лосось. Буляки, развлечений коим доставалось меньше, отирались в Фахе, и так же, как лезли они без разбору, когда б ни случалось пари, или игра в бинго, или заход на карты, применяя натренированные навыки жульничества и подлога, чтоб забрать призы с собой, искали они в соседском приходе любой поживы.