Ночь пала на нас. Река исчезла. Во тьме – лишь красный кончик папиросы Кристи.
– Оставим наши поиски Младшего, пока не оправишься, – произнес он, тем самым завершая вечер.
Спящие урывками утверждают, что не спали вовсе, а потому в ту ночь я то ли спал, то ли нет. Что да, то да: жар дня застрял под тростником, и мошкара, чей день оказался проклят чуждым солнцем, разведала путь вверх по трапу. Мошкару воспевали серенады Кристиного храпа. Лежать без сна в спящем доме иногда умиротворяюще, а иногда нет. Не в силах я был перечислить все то, что неистовствовало у меня внутри. Я лежал, а обе руки в гипсе поверх одеяла словно бы пели подспудной болью, напоминая мне, что у меня есть, помимо ума, еще и тело. А также напоминая мне, что я идиот.
Чуть погодя я поднял левое запястье и пальцами правой руки вытянул из-под бинтов лучину, послужившую Софи Трой книжной закладкой. Полноценно описать, каково это было – держать ту лучинку в руках, я не смогу. Не смогу полноценно описать, как тоненькая волшебная палочка, побывавшая у Софи в руках, – то самое, что держало меня на этом свете.
Оговорюсь, что в ту пору отставил я практику молитвы. Однако не стану скрывать, что под влиянием встречи с необычайной красотой и расстройства от неудачи Кристи с Анни Муни я приподнял ту лучину и послал во тьму безмолвную молитву:
В последующие дни Кристи отправлялся на работу, а я оставался дома и вокруг него, потерянный в мечтательной пустоте горя и бессловесной хандре отданного сердца. То ли потому, что измыслить неповторимые повадки я был не в силах, то ли мир исчерпал всю свою изобретательность, постигли меня сиропной неотвратимостью все шаблоны поведения, свойственного безнадежно влюбленным. Я не противился. Есть некий почет в этом – обретаться в призрачном обществе безответно влюбленных.
Дождь все еще откладывался и милосердием времени и памяти уже перемещался в ту действительность помилей, где дождь и не бывал никогда таким уж скверным, –
В Фахе “чисто” – наречие отрицательное. В обиходе теперь погодное
Многочисленные обгоревшие заявлялись в дом к моим прародителям, чтобы совершить звонки по телефону, интересовались моим здоровьем и повторяли версии вроде как произошедшего, добавляя одни подробности и исключая другие в живом предъявлении того, как измышляется действительность. Так все и было на самом деле: все приходские происшествия в ту пору обретали вторую жизнь, их без устали воскрешали, добавляя толковательные акценты или редактируя. Такова была одна из нитей, связывавших общину, и слышал ты эту байку или нет, значения не имело, ты выслушивал предлагаемый вариант, кивал и говорил: “Я знаю”, и знание это становилось на время вашим обоюдным утешением.
Как-то раз под вечер табуреты и стулья вернули из сада и расставили по кухне: созван был соседский совет. По домам ходил Мылан, разъездной торговец электроприборной компании. Жертва культа собственной личности, чтобы достичь максимальной действенности продаж и покрасоваться артистизмом, Мылан желал себе как можно больше публики. Поскольку размещался в доме телефонный аппарат и дом обрел положение неофициальной почтовой конторы, поскольку был на связи с миром и, как я уже отмечал, стал в округе неким средоточием жизни, обиталище Дуны и Суси избрали для показа того, что готовит нам грядущее.
Анна Михайловна Бобылева , Кэтрин Ласки , Лорен Оливер , Мэлэши Уайтэйкер , Поль-Лу Сулитцер , Поль-Лу Сулицер
Проза / Современная русская и зарубежная проза / Самиздат, сетевая литература / Фэнтези / Современная проза / Любовное фэнтези, любовно-фантастические романы / Приключения в современном мире